Часть I
МУНДОРО
1
Сдвинув на затылок мужнин подарок – отменно пошитый шарпан, чтобы тот не мешал целоваться, Айвика припала жадным ртом к губам своего Йошкара: «Рыжик, рыжик, как я тебя люблю! Почто мне Юмо послал тебя? Я же с ума сойду! Ты знаешь, я его бисером вышью! А шить я скоро научусь! Готовить научилась, и шить буду лучше всех!»
Кто не испытал привязанность влюблённой марийки, тот не испытал ничего. Искрящаяся веснушчатая улыбка и солнце, играющее в монетах – воистину и есть тот самый солнечный лик любви, как будто Кече сошла на землю. Не выгорит ли она с годами? Нет, такого не случится – Солнце не выгорает! «Сейчас я тебя накормлю» - она кинулась к очагу посреди большой чёрной избы и аккуратно стала снимать что-то вкусное, у Йошкара потекла слюна, и он чуть не поперхнулся: «Ужарш;р- зелёные щи! Шылпучымыш – каша с мясом!» Йошкар накинулся на угощение, как Курныж на мышонка! «Не торопись, милый, еды много» - взволнованно произнесла Айвика, гладя мужа по рыжим волосам.
На вечер было назначен сход мужчин, и Йошкару было что сказать! А пока можно поесть и подремать на длинной лавке, подоткнув под голову наполненную соломой подушку.
Йошкар сел напротив Тюлея - тот недобро смотрел исподлобья на счастливого молодожена. Не только Тюлей, но и другие мужчины завидовали рыжеволосому из-за того, что четырнадцатилетняя красотка выбрала его в мужья. Именно поэтому, все предложения Йошкара были сразу отвергнуты!
- Московия оперилась и уже не нуждается в ханском ярлыке, их князей не устраивает граница по Ветлуге – им нужны наши земли!
-Ступай к жене! – со смехом закричали молодые мужчины.
-Московия не посмеет нарушить границу, установленную великим ханом! Мы даём ему воинов! Сунутся, пошлём за Т;кан Шуром, он их на рог насадит!
-А вы вспомните, что стало с волотами! Недюжинный был народ, а закопали живьём под заунывный лепет чернецов! Да холм великий насыпали. Слышали, что в народе говорят - Василий тёмный войско на нас собирает! Нам нужно…
-В народе много что болтают! Иди к жене! Ха-ха!
-Или вы хотите, как меря, которые не только своего Велеса, но и язык предков забыли!? Мужчины замахали на Йошкара руками, и он, молча, опустился на скамью.
На следующий день в соседней роще было моление - стоя коленями на еловых ветках, Йошкар чувствовал, что взгляды, находящихся за ними мужчин, устремлены не к Поро Ош Кугу Юмо, и даже не на вдохновенного карта, а на стройную шейку его молодой жены.
После моления общая трапеза не вдохновила Йошкара. Пресный суп из потрохов жертвенных гусей не понравился избалованному кулинарными изысками молодожену, и он отказался его вкушать. Айвика все поняла и восторжествовала, ведь она уже знала, что будет на ужин, и что будет после ужина. Ей очень хотелось быстрее забеременеть и родить милого рыжика. После моления, оживлённо беседуя, соплеменники поднимались на городище по широкой лестнице. Все были веселы, только один Тюлей понуро плелся позади – что-то терзало его душу. Сегодня была его очередь стоять дозором в главной сторожевой башне.
Огромная крутая гора, на которой находилось селение, имела два значительных уступа. На первом располагались хозяйственные постройки. На том, что выше – прикопанные избы черемис. На самом верху, парившей над Ветлугой, горы была маленькая круглая площадка с обзорной башней. Вскарабкаться по круче было практически невозможно, так как склоны были устланы вертикальными брёвнами. Широкие лестницы спускались с одной стороны склона к благодатному роднику, с другой к Ветлуге, с прочих сторон был глубокий овраг. Использовалась даже канатная система для поднятия грузов на нижнюю террасу. Внизу сновали лодки рыбаков.
2
Самое страшное время не полночь.
Самое страшное время – четыре часа утра!
В это время умирают больные,
Приезжают чёрные воронки,
Начинаются войны…
Айвика проснулась от густого запаха крови, гари и ужасных криков. Йошкар подскочил одновременно с женой, и сразу понял – случилось то, о чём он предупреждал! Схватив лук и колчан, он бросился к дверям, крикнув Айвике, чтобы та заперлась и никуда не выходила. В рассветных сумерках всплыла картина ужасного хаоса – десятки порубленных тел соплеменников плавали в лужах крови, а по скользкой от смерти земле носились тени наёмников московского князя с багровыми мечами в руках. Йошкар занял незаметную позицию за углом дома. В колчане было шестнадцать стрел. Вскоре пятнадцать вражьих воинов, умирая, корчилось на земле. Рыжий лучник бил в горло и глаз – ни одного промаха. Последнюю стрелу он использовал, как нож – уклоняясь от ударов, он поражал врагов в самые опасные точки, так что фонтаны крови, которые невозможно было остановить, мгновенно вырывались из ран. Наблюдая за опытным воином, воевода Иван Рун подумал: «Вот бы мне такого в отряд…». Но вот Йошкар отвлёкся – он увидел предателя Тюлея, что стоял рядом с главарём наёмников! Тут же наш герой получил сильный удар по голове! Когда Йошкар упал, воевода Рун запретил его добивать. Многие не поймут этого, но идеальный воин вызывал у Ивана столько же восхищения, сколько шумящая подвеска у женщины – как же можно нарушить это совершенство?! Посмотрев на лежащего рыжего воина, воевода печально вздохнул и скрылся в сумерках - дело сделано, еще одно племя черемис перестало существовать.
С тугой болью в голове очнулся Йошкар. Постепенно страшные события воскресли в памяти, и он пополз через горы тел к порогу своего дома. Мёртвая Айвика лежала на полу, платье её было порвано, а тело разрублено. В руке она сжимала шарпан, который Йошкар подарил ей накануне. Мужчина поднялся на ноги, и громкий отчаянный крик боли разнёсся над черемисской землёй.
3
-О великий хан, вот тот самый старик!
-Что ты хочешь, старый черемис?! Как дерзнул ты обратиться к великому хану?!
-О, великий Сагиб-Гирей, позволь мне пойти с твоим отрядом в Мундоро, там раньше был мой дом, а теперь от него и следа не осталось! А стоит там церковь! Мне туда надо!
-Да ты сможешь ли меч то в руках удержать? Ведь тебе почитай лет семьдесят?
-Ненависть к руссам сделала меня сильнее Чумбылата!...
Иеромонах Никодим снова проснулся от постороннего присутствия – в его кельи у маленького окошка стоял призрак молодой чухонки.
-Это снова ты, дитя неупокоенное? Что же терзает тебя, дух бестелесный? Я ведь и службу пел о тебе – ничего не помогает.
Наполненное искрами лунного света призрачное существо ответило отцу Никодиму: «Я жду мужа - он придёт отомстить. Тогда мы, наконец, будем вместе и уйдём в другой мир».
Призрак говорил, не открывая рта – голос чухонки звучал в голове иеромонаха, перемешиваясь с образами далёкого прошлого, что всплывали из моря вечности. Чужой язык казался совершенно понятным, как будто он сам мог говорить на нём, становясь одним из тех, чьи души наполнили пространство вокруг деревянной церкви на Мундоровском холме. До рассвета оставалось совсем немного времени, и скит оживал – монахи охотно собирались на молитву.
«Ну, ты оставайся, а мы пошли» - ответил Никодим и вышел за дверь.
В это время на холм со стороны оврага, объединённое чувством священной мести, взбиралось войско хана Сагиб-Гирея, на львиную долю состоящее из черемис. Первым карабкался прыткий старик, чей взгляд светился жутким огнём и пугал даже видавших виды воинов.
И вот сумеречную тишину разрезал дикий свист, и войско головорезов смешалась с толпой только что проснувшихся чернецов. Монахи смиренно принимали смерть - только вздохи слышались повсюду. Ведь им всё равно нечем было отбиваться. Последних убивали медленно, некоторых пытали для удовольствия. Услышав возню, иеромонах Никодим не смог поверить, что случилось страшное. Но вот двери церкви распахнулись, и перед ним предстал сумасшедший старик с горящими глазами. Его одежда, руки и даже борода были в крови. Опустившись на колени, Никодим простонал: «Она ждёт тебя», и тут же острый меч пронзил худой живот иеромонаха.
Никодим посмотрел на своё окровавленное тело, потом поднял взор – перед ним стоял молодой рыжий мужчина и юная прекрасная чухонка. «Ну, ты оставайся, а мы пошли» - произнесла красавица, и великолепная пара, окруженная искрящимся туманным облаком, вышла прямо через церковную стену. Никодим понял, что мёртв, и что теперь он занял её место.
Сагиб-Гирей вошел в церковь – на полу перед иконостасом лежал убитый чернец, а в углу храма, облокотившись на меч, сидел старик. Его мёртвое лицо было полно умиротворения.
«Свершилось» - сказал хан.
4
Добредя до источника, пьяница Иван Черемисов мирно уснул под благодатное журчание прохладных струй вдали от придирок сварливой жены и вечной неустроенности всего, что окружало простого мужика. И так стало ему хорошо, что, когда с наступлением сумерек заболела буйная головушка, он, испив из родника, снова провалился в забытье, а проснулся уже в лунном свете под испещренным чудными узорами небосводом. С трудом восстановив события прошедшего дня, он руками стал искать вёдра, что потерял в лесу: «Ох, и убьёт меня Фроська окаянная! А вот и она!»
На вершине чёрного холма – на самой последней круглой площадке сновал маленький огонёк.
«Фрося, Фрося, тута я!» - закричал Иван, но никто не отозвался.
«Случилось что?» - мужик пополз наверх. И чем выше он взбирался, тем больше пробивали его непохмеленное тело волнение да трясучка. Наконец, попав на самую макушку таинственного места, увидел он человека в монашеском одеянии и со свечой в руке: «Иш ты, монахи что ли, завелись?»
Отряхнувшись от веток, Ванька подошел и замер рядом со старцем. Так, постояв с блаженным видом какое-то время, наш пьяница перекрестился и обратился к ночному богомольцу с просьбой: «Благослови, батюшка».
И тут монах повернулся – сквозь белую кожу его лица, наполненную серебристым светом ночного светила, проступали очертания черепа. Пустые глазницы смотрели на Ивана, будто из преисподней. Призрак поднял сухую руку и прошипел: «Ты оставайся, а я пошел». Ванька отскочил назад – на самый край круглой площадки и почувствовал, что не может двигаться. Стало как будто светлее – и этот могильный свет шел от реки. Взгляд Ивана упал вниз – из воды медленно поднимались чёрные призраки мёртвых монахов и медленно плыли вверх по крутому склону городища. Из последних сил пьяница отполз на противоположную сторону площадки и кубарем покатился вниз, обдирая лицо и руки о ветки. Так он и скатился снова к роднику. Сбрызнув лицо водой, бедняга пополз в сторону деревни. Ужасный испуг постепенно уходил, уступая место седине в волосах ночного путешественника.
5
На окраине деревеньки Мундоро зацепились языками две бабёнки…
-Когда Фроська пузатая отправила сваво пьяницу по воду, тот прям у родника-то и уснул. Прям у купели крытой. А как замерзать стал проснулси – уже и ночь кругом. А Фроська его не ищет никогда, а всё говорит: «А хоть бы сдох где-нибудь!»
-Вот дура! Как же без мужика?! Нешто баба с родника-то допрёт?! А, из реки-то как пить – вон волосу сколько нонче?!
-Ага. И видит Ванька, на самом холме, что от ключа вверх торчит то ли свечка, толи огонёк теплится! И пополз он наверх, думат, ищут его, или ещё кой чо! Взобралси, а там…
-Что?! Что же там?!
-Монах стоит и свечу в руках держит. Ванька подходит, а то мертвец!
-Ой!
-Ванька так и скатилси с холма. Теперь седой ходит.
-Вдругорядь Петька и Степана Панкратов пошли – может то клад заговорённый?! И они видят монаха мертвого – стоит, бормочет что-то, а в руках свеча. Испужались и побёгли прочь. Потом в том месте копали, да не нашли ничего. Теперича пьют.
-А пойдём ка и мы по чуть-чуть!
-А пойдём! Праздник всё ж! Нам хоть монах мёртвый, хоть Фроськин муж, хоть чудо юдо лесное – всё едино! Лишь бы х-р стоял!
Так и ушли, смеясь – бабам всё нипочём…
Назад в раздел
