Сӥзисько Рифкат экеелы
- Сержант Бадретдинов, строй азе пот! – та кылъёсты роталэн командирез зол куараен вераз. Рифкат шуак луиз, йыраз соку ик чилектӥз юан: «Оло, отделениысьтым кин ке уж дурын маке дауртӥз?» Ачиз со туннэ ялкариз, уйин ротаын дежурной вал угось. Роталэн командирез строй азе эшшо вить солдатъёсты потыны косӥз на. Ваньмыз ик соос Бадретдиновлэн отделениысьтыз, татчы одӥг дыре, кык ар талэсь азьло, лыктэмын. Вить пӧлысь куинез – узбекъёс, одӥгез – ӟуч, витетӥез – эстонец. Отделениенызы кивалтӥсьсы – удмурт. Узбекъёс Рифкатлы нырысь туж паймизы вал: фамилиез но, нимыз но тюрк выжыысь, нош ачиз мусульман ӧвӧл, пе. Бадретдинов узбекъёслэсь куспазы асьсэ кылын вераськемзэс ас пельёсызлы оскытэк кылзылӥз: таосыд бигеръёс сямен ик лабырто ук, ваньзэ валаны луэ. Башкириын будэм удмурт пи бигер сямен вераськыны зэмзэ но йӧндыре, 9 – 10 классъёсын дышетскыкуз школа-интернатын бигеръёсын ӵош улӥз шол. Нош сыӵе интыын бигер кылэз тодытэк юмоке но сюрыны кема ӧвӧл, амалтэк сое дышетод.
Одӥг пол, нырысетӥ толэзьёссэ служить карыкуз ай, Рифкат огазе люкаськем узбекъёс вӥзтӥ ортче вал. Соос посылка басьтӥллям, шӧдске, ӵош сиськыса пуко.
- Бадретдинов, чаль ай татчы, - ӟуч сямен вазиз Радик Мамарасулов, узбек пиос пӧлысь тужгес но лапегез.
- Малы тон со пуныез татчы ӧтиськод? – узбек сямен соку ик юаз эшезлэсь Саид Сидикметов, ачиз пальпотэмъяськыса учке вӧзазы матэктӥсь Рифкат шоры.
- Веръя, Рифкат, сиёнмес, доръёс посылка лэзиллям, - ӵектӥз Радик.
Бадретдинов нырысь ик Мамарасулов шоры учкиз, солы тау кариз кадь, собере Сидикметов вӧзы ик султӥз.
- Кинэ тон пуны шуид?! – Рифкат кык киосыныз ик ӝабырскиз Сидикметовлэн гадь бордаз. Зӧк мугоро Саидэз удмурт пи шудонэз кадь вылӥе ӝутӥз. Узбек пиослэн векчиесь синъёссы ик питырскизы, сыӵе суредэз адӟыса. Нокин пумит вазьыны уг дӥсьты.
- Юрттэ, юрттэ! – кесяськыны кутскиз Сидикметов. Со вакытэ Рифкат киоссэ Саид бордысь мозмытӥз но, Сидикметов пуклё сямен усиз выж вылэ. Узбек пи интыысьтыз тэтчыса кадь султӥз но Рифкат вылэ омырскиз. Мыжгыны ӧз вутскы, Бадретдиновлэсь мыжыксэ ачиз «веръяно» луиз – выж вылтӥ кӧня ке пол питырскиз. Саид вожпотонзэ вормыны уг быгаты ни, Рифкат доры нош ик мыжыкъёссэ урдыса лыктэ. Соку узбек пиос эшсэс котыртӥзы, асьсэ сямен сое буйгатыны ӧдъязы.
- Адямиез пуны шуись мурт ачиз солы кельше, - озьы шуыса, Бадретдинов узбекъёс дорысь палэнскиз. Солэсь берло кылъёссэ нокин ӧз вала, удмурт сямен вераз угось.
Туннэ Рифкатэн ӵош строй азьын Сидикметовен Мамарасулов но сыло. Соос – Бадретдиновлэн оскымон эшъёсыз. Кык арскын агаен экеос кадь луизы. Лэсьтӥськон ужын но котьку азьпалан.
Роталэн командирез бумага вылэ гожтэм приказэз лыдӟыны кутскиз. Солэсь нырысетӥ кылъёссэ кылэмез бере ик Рифкат валатскиз: «Дембель! Доре бертон вуиз!»
Строй азе потэмъёслы ӵошатсконын вормемзы, усто служить каремзы понна киын нуллон часъёс кузьмазы. Котькудаз часын ожгарчилэн нимыз пусъемын. ӵуказе та пиос дор палазы кошкозы…
- ӟеч лу, стройбат! – та кылъёсты Рифкат шара ӧз вера, озьы ке но Серпухов – Москва автобусын мыныкуз соос йырысьтыз ӧз потэ. «Котьмар мед шуозы стройбат сярысь, мон сое ачим адӟи, - ас понназ малпаське Бадретдинов. – Кык арскын кӧня объектъёс лэсьтӥмы! Табере ачим но кирпичлэсь котькыӧе юрт пуктыны быгато...» Собере сержантлы вордӥськем гуртэз тодаз лыктӥз: «Коркамы пичи. Со вужмемын. Выльзэ пуктыны бугромы вань ни. Пересьёс шуэмъя, таза мед луомы – выль корка одно ик ӝутом ай. Тани мынам сберкнижкаям ог сюрс тэньке уксёе вань. Кык арскын сомында люкаськем. Солэсь тросгес но луысал, дыр, отпуске бертыны кӧняез ке быриз. Ярам, таиз но тырмоз. Абзи но ужа, Качак школаын дышетӥсько, пе. Уксё люканы быгатом».
Рифкатлэсь малпаськонзэ куспетӥ кариз Сидикметов:
- Малы тон, удмурт пи, мӧзмыт тусо? Тон дорад бертӥськод ук!
- Саид, - эшез шоры учкиз Бадретдинов, - тон монтэк кызьы улод меда? Тонэ ужаны нокин уз косы ни. План но сётӥсь уз луы. Тӥни со сярысь «кайгырыса» мынӥсько ай.
Озьы шуэмез бере, Рифкат серемзэ кутыны ӧз быгаты ни, Саид но серекъяны кутскиз. Собере Москва дорозь ик вераськыса мынӥзы. Люкиськон азязы Саид шуиз:
- Рифкат, куное лыкты ми доры. Одно ик! Мон тыныд виноград но, вина но дасяло.
- Мамык но тросгес бича, ява. Ми палан мамык уг буды. Фуфайка вурыны со яралоз, - Бадретдинов эшезлэсь верамзэ нош ик серем улсы кариз.
- Юморист тон, Рифкат! – киыныз шонтӥз Саид.
* * *
Янаул станция дорозь билет басьтыса, Рифкат возьмаськон залысь буш интые пуксиз. Поезд кошкытозь тямыс час на. Ма кароно? Возьмаськыса пукид ке, дыр туж кема кыстӥськоз. Сыӵе дыръя часлэн минутъёсыз но калленгес мыно, оло, ялкарыса ветло, кожалод. Нош куке дыртӥськод, кулэ интые беромыса вуод ни шуыса сюлмаськиськод, со минутъёс ик асьсэлэсь ӝоглыксэс будэто кадь – валъёс сямен вортто.
Бадретдинов чемоданзэ арбериос возён камерае понӥз но вокзалысь потӥз. «Москватӥ ветло ай, кин тодэ, татчы куке вуод на меда», - озьы малпаса, со вамыштӥз метро пала. Служить карон вакытаз Рифкатлы шоркаре кык пол ветлыны кылдӥз. Одӥг полаз – быдэс взводэнызы, кыкетӥяз – отделениеныз ӵош. Усто ӧй ужасалзы ке, сыӵе шуд ӧй усьысал. Туннэ со аслыз ачиз кузё. Мылыз потэмъя котькытчы мыныны быгатоз.
Кытӥ, кӧня станциос пыр, кыӵе магазинъёстӥ ортчиз, сержант Бадретдинов ачиз но вераны уз быгаты ни. «Бадӟым ик та Москваед, - аслыз ачиз шуиз со ветлыса жадемез бере. – Татын шоканы ик секыт. Та кузьыли каразы асьсэос ик, москвичъёс, мед улозы индэ». Рифкат тодмотэм урамтӥ вамышъя. Куазь пеймытаз, толалтэ нуналэд вакчи угось. Та урамын лампочкаос малы ке уг пишто на, ӝуатыны вунэтӥллям, оло. Тамаксэ кенжытыны турттыкуз, Рифкат кылӥз нылкышнолэсь кесяськем куаразэ:
- Юрттэ!.. Юрт-тэ-лэ!
Сержант котырак учкиз но одӥг юрт вӧзысь адямиосты адӟиз. Бызьыса отчы мынӥз. Югдурез соку ик валаз: егит пиос мӧйы кышномуртлэсь сумказэ таланы выро. Рифкат малпаськыса-мар ӧз улы – тодмотэм пиос вылэ омырскиз. Кыксэ мыжгыса соку ик погыртӥз. Куинетӥез кужмогес но шаплыгес, сержантлэн мыжыкезлэсь палэнскыны вутске. Ачиз со Рифкат вӧзы матэктыны уг дӥсьты, мыжыкъёссэ урдыса сержант котыртӥ берга. Погыртэм пиос интыысьтызы султӥзы. Табере куиньназы ик Бадертдинов вӧзы матэктыны кутскизы.
- Чингачкук – большой змей! – зол кеськыса, удмурт пи вакчи дыр куспын пыдъёсыныз куиньназылы ик пезьдэт сётӥз. Кызьы озьы пӧрмиз, ачиз но валаса ӧз вутты кадь. Оло, киноысь Чингачкук индеец юрттӥз меда? Асфальт вылын кыллись пиос шоры учкыса сылыкуз, Рифкат кылӥз кышномуртлэсь черетскемзэ:
- Солдат, сьӧртӥд лыкто!
Берытскыса ӧз вуы, йыраз маин ке шуккизы. Синъёсысьтыз тылгизьыос пазьгиськизы, дунне берганы ӧдъяз. Бадретдинов пограз…
* * *
Рифкат синъёссэ усьтӥз но – азяз тӧдьы халатэн кышномурт сылэ.
- Кытчы мон сюри? – Бадретдинов интыысьтыз султыны турттэ вал, врач сое берен выдтӥз:
- Тыныд, сержант эш, вырӟыны уг яра…
- Мыным гуртэ бертыны кулэ… Поездэ кошке, дыр, индэ, - Рифкат тодаз вайиз билет басьтэмзэ, Москваетӥ ветлэмзэ, кышномуртлэсь кесяськемзэ, урамысь пиосын жугиськемзэ. Собере мар вал, тодаз вайыны уг быгаты ни. Висись йырыз, оло, малпаськыны уг лэзьы…
Кышномуртлэсь сумказэ таланы турттӥсьёс ньыль кузя вал. Сержантэн жугиськон дыръязы одӥгез палэнынгес сылӥз. Тӥни со ик Рифкатлэн йыраз бодыен шуккиз. Бадретдиновлэсь пограмзэ адӟыса, егит пиос пегӟизы. Нош мӧйы кышномурт «Телефон-автомат» будка пала бызиз, со ӝог юрттэт сётонъя машинаез ӧтиз…
- Туннэ дас куатетӥ ноябрь шат? – врач шоры учкиз Рифкат. Собере синъёсыз аслаз выль часэз шоры мертчиськизы. Отын нуналэз возьматӥсез но вань угось.
- Туннэ, зэмзэ но, дас куатетӥ ноябрь, - каньылак вазиз врач.
- Иське, мынам поездэ толон кошкем, билетэ «ӝуаз», чемоданэ арбериосты возён камераын кылле…
- Эн сюлэмшугъяськы, Бадретдинов, чемоданэд уз ышы, поездэ выль билет сётозы. Куинь-ньыль нунал эмъяськод но дор палад кошкод.
- Куинь-ньыль нунал?! – паймемзэ ӧз ваты Рифкат.
- Со трос ӧвӧл, чида… Тӥни тыныд сяська ваизы, врач киыныз тумбочка шоры возьматӥз. – Горд-горд розаос.
- Кин ваиз?
- Кышномурт. Тыныд со тау кариз. Хулиганъёслэсь утемед понна, пе. Тон молодец! – врач вераськыны яратэ. Куараез но небыт, сое кылзыса сюлэмын каньылгес луэ.
… Рифкатэз радио пыр чузъяськись крезьгур сайкатӥз. «Оло, удморт сяин кырӟало-а?» - сакгес кылзӥськыны кутскиз.
Анае гурзэ эстэм, дыр, но,
Муръётӥз ӵыныз потэ, дыр.
Корказь выжыяз потэм, дыр, но
«Пие бертэ!» шуэ, дыр.
ӝожмытгес кырӟанлэсь таӵе кылъёссэ кылыса, Рифкатлэн синкылиосыз ик потӥзы. Син азяз соку ик пуксиз анаезлэн тусбуез: «Мар меда каре со али, та вакытэ? Ужлэсь уг ваньмы, дыр. ӵукна ик фермае скал кыскыны мыноно. Кезьыт нуналъёсы гурез эстытэк уд кельты. Нылъёсызлы, мынам дыдыосылы, сиён но дасяно. Фермаын айбат ӧй ужасал ке, анайлы дуно кузьым – электрочайник ӧй сётысалзы. Нуналлы быдэ со мынэсьтым бертэмме возьма, дыр… Кыӵе чебер кырӟан малпаллям. Кызьы озьы Москва радио удмурт кырӟан сётэ ай?»
Атае валзэ сюдэм, дыр, но
Тӧри ужпизэ кыткем, дыр.
Букояз гырлы думем, дыр, но
«Пиме ваё» шуэ, дыр.
Радиоысь жингрес пиосмурт куара больница палатае чузъяське. Рифкат ас малпаськон дуннеяз ик: «Эх, атай, армиысь берттэмме адӟыны быгатысалыд ке… Та югыт дуннеысь тон вазь кошкид шол… Кин меда тыныд сыӵе вакчи гумыр сётӥз? Малы озьы луиз?»
Апае сатин басьтэм, дыр, но
«Дэрем вуро» шуэ, дыр.
ӝӧк вылэ поныса вандэ, дыр, но
Урам укное учке, дыр.
«Тодӥсько: апае (Фарига нимыз, атаелэн дыдыез со) но мынэсьтым бертэмме возьма. Кырси но. Кыкназы но соос визьмоесь, ужез яратӥсь. Кӧня визькенеш мыным сётӥзы, кӧня милемлы юрттӥськизы. Соос сярысь вераны кыл но уг сюры. Кык пӧлыме возьматыса, «Таӵеесь соос!» шуи ке, ваньмыз валамон луоз.
Сузэре ӵукна султэм, дыр, но
Капка выжыяз потэм, дыр.
Гырлы куараез кылэ, дыр, но
«Агай бертэ» шуэ, дыр.
«Мынам кык дыдыосы. Фариса алигес Свердловске ужаны кошкем, быгай. Нош Зилина туэ сизьыметӥ классын дышетске. Абзи, педучилищеез быдтыса, армие кошкемезлэсь азьло, соосты одӥг ар дышетӥз. Тодӥсько на: одӥг пол Фарисаен абзи, школаысь бертыса, ӵош сиськыны пуксизы. Со нуналэ абзи Фарисалы история урокын «куинь» пуктэм. «Туннэ тон, бадӟым абзи, история урокын «значит» кылэз куамын ньыль пол верад», - нокыӵе кариськытэк шуиз Фариса. Абзи солэн пумитаз мар вераны ик ӧз тоды. Ма, со историк ӧвӧл, мукет дышетӥсь интые гинэ пырем».
Туганэз туган возьма, дыр, но
Чильпам ӝӧккышет вӧлдэ, дыр.
Ошмес вуэз ваем, дыр, но
Самоварзэ пуктэ, дыр.
Кырӟан йылпумъяськиз. Вакчи дыр куспын Рифкатлэн син азьтӥз быдэс улонэз ортчиз, кожалод. Вордӥськем Алтау гуртаз но вуиз кадь. Пичи дырзэ но тодаз вайиз.
Радиоын ӟуч кырӟан чузъяське ни. Нош Бадретдинов удмуртэзлэсь ӧз люкиськы на. Кылъёссэ медаз вунэты шуыса, ас понназ нёжъяны выре.
Со вакытэ палатае врач пыриз.
- Рифкат, - нимын вазиськиз со, - тон доры куно лыктӥз.
Бадретдинов койка вылаз пуксиз. ӧсэтӥ пырись офицерез соку ик тодмаз – роталэн командирез. «Малы со татчы лыктэ?» - кышкасагес малпаны вутскиз Рифкат.Нош солэн больницае сюремез сярысь батальонэ ивортӥллям вылэм ни.
- Тон, Бадретдинов, молодец! Хулиганъёслэсь кышкамтэед. Соосты милиция кутэм ни. Кӧня ке кышномуртъёслэсь дуно арбериоссэс таламзы понна ваньзы ик кыл кутозы. Тодӥськод-а, кызьы соосты кутӥллям? Ымныръёсазы тынад пуктылэм «пусъёсыдъя», - тазьы верамез бере, роталэн командирез пальпотӥз. Рифкат но серемзэ кутыны ӧз вормы.
- Тани тыныд комбатлэсь кузьым, - бинялтэт сётӥз офицер. – Кышкасьтэм луэмед понна. Вай бур кидэ, Рифкат! Сюресэд мед удалтоз! ӵуказе тонэ больницаысь лэзёзы, шуизы. Озьы-а?
- Озьы, капитан эш.
* * *
Рифкат вагонэ пуксён азяз поездэз йылысеныз пумозяз учкиз. Бускель вагонлэн укноысьтыз «Дембель-1979» шуыса гожтэмез адӟиз.
- Монэн ӵош бертӥсь солдатъёс вань, иське, - сержант шумпотыса вагонэ пыриз…
Брату Рифкату посвящаю
- Сержант Бадретдинов, два шага вперед! – в голосе командира роты звучал металл. Ноги автоматически выполнили команду, а в голове Рифката точно сыграли «тревогу»: «Неужто в отделении моём кто-то что напортачил?» Сам он, после ночного дежурства по роте, с утра лёг прикорнуть и у своих ещё не был. Меж тем командир роты «выдернул» из строя ещё пятерых подчинённых Рифката. Дело запахло керосином.
… Отделение, которым командовал Рифкат, было пёстро, точно хороший петуший хвост: узбеки, эстонец, русские и он, удмурт. Узбеки ещё на учебке очень удивились Рифкату: и фамилия, и имя тюркские, а сам не мусульманин. Бадретдинов разговоры узбеков слушал, не веря своим ушам: они же почти на татарском говорят, все понятно. Рос он, удмуртский парень, в Башкирии, навострился там в школе-интернате бойко говорить по-татарски, общаясь с татарчатами, однокашниками. Волей-неволей выучишься: чей творог, того и говорок. А уж от татарской-то, да и башкирской молви до узбекской рукой подать, корни-то от пращуров одни и те же идут.
Только за своего признали Рифката узбеки позже. А поначалу, ещё и присягу принять не успели, случилась катавасия. Шёл Рифкат по своим делам мимо ребят из Узбекистана – получили эти парни посылку с родины, сидят дружной троицей, смакуют гостинцы.
- Мимо не проходи! – окликнул Рифката самый маломерок из узбеков Радик Мамарасулов.
- Ты уж к дастархану нашему зовёшь не собаку ли эту неверную? – ощерясь, одернул земляка Саид Сидикметов и угрюмо уперся в подошедшего Рифката взглядом.
- Спасибо за ласковое слово, Радик, - кивнул Рифкат. – А вот ты… - он цепко ухватил толстячка Саида за грудки, - ты это кого собакой назвал. По-вашему лепечешь – думаешь, я не понял?
Щелки глаз Саида сделались круглыми, он попытался выдраться из хватки, но Рифкат за грудки поднял обидчика на воздух. Потом разом ослабил хватку – Саид мешком хлопнулся на землю. Рассвирепев, он вскочил, размашисто махнул кулаком, но Рифкат уклонился от удара и точно, садко вмазал супостату. Тот, упав, сделал аж пару кувырков. Мамарасулов, явно сробев, лишь для «понта» перешёл на угрожающие жесты и ругань, легко дал унять себя вмешавшимся в конфликт землякам.
- Кто собакой зовёт – тот собакой слывёт, - успокаиваясь, по-удмуртски молвил Саиду Рифкат и, уходя, добавил. – Что, по-нашему не петришь? Так что учи удмуртский, авось, пригодится!
Но сейчас они с Саидом стоят перед строем, почти смыкаясь плечами: бурление армейского варева начисто выпарило давнишние уже распри и розни, они – побратимы теперь и ничто не омрачает этого единения. Пробу на серьёзную закалку души парни выдержали, не раз проверив совместную прочность.
Меж тем, командир начал читать приказ по роте, и первые же слова принесли шестерым долгожданную отраду: дембель… Ну, и прочие связанные с ним приятные вещи: благодарность от командования за безупречную службу, упорство и умельство на строительных объектах. Всем им, увольняемым в запас «дедам», вручили именные, честь по чести, часы. Сегодня ещё прощание с друзьями по воинскому братству, праздничный обед в столовой, а завтра… Завтра - путь-дорога в дом родной! А что ещё надобно служивому для полного счастья?
Но только в междугороднем шикарном «Икарусе» из Серпухова на Москву, любуясь окрестными видами, Рифкат ощутил полную меру этого счастья. «Выпушки, погончики, петлички» парадного мундира так и манили взгляды соседей-пассажиров и, в особенности, молоденьких пассажирок в салоне. Ну, мало ли что, стройбат… Рифкат диву давался все время своей армейской службы, отчего это средь штатского племени стройбат слывёт адом кромешным. О да, «на лопате», и спину с непривычки поламывало попервости по утрам. Но бетон-кирпич не для слабонервных. Зато как же радостно, завершая очередную стройку, окинуть объект-крестник оценивающим взглядом: бай бог, сто лет простоит! И по новой обживать хлопотами, поливать трудовым потом иные строительные леса, место, требующее умных и упорных рук. К тому же, лишняя профессия на руках не виснет, кладку, сварку и малярное дело он освоил не вприглядку. Да и плотницким топором потюкал досыта. Куда с добром пригодится в особенности этот навык. В деревне у семьи избушка-куренушка, и мал домок, и ветох. Но сруб для новой постройки, писали, уже припасен, скоплено у него на книжке за трудовую солдатчину несколько тысчонок, так что новоселье, надо полагать, не за горами. Поездка в отпуск годом назад повысосала, конечно, деньжонки, но все равно хватит. Может, старший брат копейкой подсобит, хотя с его учительской зарплатой это – проблема.
Саид, сосед по креслу – тоже пробирается домой через Москву, - подтолкнул Рифката локтем.
- Затосковал, гляжу, удмуртский соколок. Домой же едем, чего ты?
- Домой… чего бы лучше, глянул Рифкат на приятеля. – Но ты прикинь, как мы теперь будем поодиночке. Были ты да я, да мы с тобой, а теперь – баста, брат! И плана никакого из себя жать не надо, и прораб над душой стоять не будет – вольные мы птицы. Приятно, а в душе все одно какая-то трещинка. Ты, сачок, вовсе обленишься без моего-то догляда!
Парни рассмеялись, шутками и подначками коротая дорогу до белокаменной. Там, расставаясь, Саид предложил:
- Ты, братан, соберись-ка к нам в гости! Непременно жду, слышишь? У нас же не твой студеный Урал, и винограду, и фруктов хватит на всех… Тяпнем домодельного винца, мама плов сготовит – пальчики оближешь.
- Только побольше хлопка припаси, ватник на зиму оборудую, у нас зима длинная, - ответил шуткой Рифкат.
- Я всерьёз приглашаю! – обиделся Саид. – А насчёт хлопка не беспокойся, целую машину можем приготовить.
- Приеду, Саид, а когда, видно будет. Ты тоже к нам приезжай…
* * *
«Билет в кармане – поезд не уйдёт!» - Рифкат с усмешкой вспомнил хохму о растяпах. Ибо иной причины веселиться не было: до отправления уфимского поезда осталось ещё часов восемь. Хуже нет этого, ждать да догонять, на жданках точно гири навязаны, а когда опаздываешь, минутки точно наскипидаренные летят. Но как же ему все-таки время убить?
Он оставил багаж в камере хранения. Чего, собственно, гадать: матушка-Москва перед ним, в кои-то веки доведется побывать тут снова? Хоть мимолетно, хоть в пробеги пройтись по первопрестольной – Рифкат окинул глазом площадь трёх вокзалов, направился в сторону метро. Вообще-то, бывал он уже в столице. На экскурсию из части возили, в премию за добротную работу. То – да не то. Старшина за няньку, пивка не хлебнёшь, на девчонок только облизнешься. Экскурсия. Одним словом. А сейчас он вольный казак, и хоть возможности у него маленькие, но отчего бы не потешиться, так, вприглядку?
Сколько он намотал на ноги верст. Путешествуя по Москве, Бадретдинов не считал. Мно-ого… Полюбовался он в витринах полновесным их содержимым что в съестном, что в товарном их великолепии, поглазел на широкие площади и уютные даже и в зимнем обрамлении скверики. И все это время, ни на минуту не иссякая, текли мимо него потоки, реки мимохожего хлопотливого народа, машин, колыхался море-океан суетного обитания людского. Велика Москва, ох и велика, а свежему человеку тут хана! Такой неожиданный для себя вывод сделал Рифкат. Тут сноровку надо: Москва бьёт с носка. Тут себя малым мурашом в муравейнике чувствуешь… Нет уж, пусть кому охота, здесь и муравейничают. Ф-фу, скоро ноги отвалятся, набегался…
Но шагу он добавил. Короток зимний день, пора и к вокзалу идти. Пробирался незнакомыми, кривоватыми переулками, точно на азимут правя – специально около вокзала приметил. Да-а, Москва-то она Москва, но и тут, как у них в Уфе, в закоулочках темноты тоже хватает. А чего бы тут-то на освещении экономить, спрашивается?
Рифкат остановился прикурить сигарету – и заслышал истошный женский вопль.
- Помоги-ите!.. Грабят… да помогите же!
Оглядевшись, сержант напрягся: на углу соседнего дома группа молодых парней отнимала у женщины сумку. Моментом подскочил он к хищникам. Толчком отшвырнул к стене одного налетчика, второй удачно пришелся под кулак и из схватки тоже выбыл. Следующий оказался парнем вертким, он настырно отмахивался, поджидая своих поверженных приятелей. Те оклемались и втроём обступили сержанта.
- Й-йе… Чин-гач-гук! – выдохнул Бадретдинов в лица супостатов – был у него такой выверенный крик, боевой клич на борцовском ковре в части, - и включил в работу ноги: рраз, рраз. Снова парочка грабителей прилегла нюхать московский асфальт. Рифкат повёл плечами, сгоняя напряжение, и услыхал крик женщины:
- Сзади, солдат, сзади!
В голове его вспыхнул сноп искр – и погас, сменясь чернотою.
* * *
Первым, что он увидал, открыв глаза, был высокий белый потолок. Он скосил зрачки: женщина возле постели, в белом же халате, примостилась на табуретке у изголовья, кладет на его лоб прохладную целительную ладошку.
- Это куда ж я угодил? – срывающимся голосом осведомился Рифкат, сам догадываясь – больница.
- Тихо, тихо, солдат… тебе покой нужен, - ласково пояснила женщина-медсестра.
- Дома уж отдохну… домой добираюсь… Мне на поезд на Уфу надо, а там дальше в Бураево, - несвязно пояснил Рифкат. И тут память воротилась, явив крик молившей о помощи женщины и драку с налётчиками: сильны трое на одного-то, сволочи! По подлянке, со спины его стукнули по голове...
- Который час? Я на поезд опаздываю, - он с трудом оторвал перевязанную голову от подушки, глянул на циферблат даренных армейских часов, на дату в квадратике календарика – двадцать шестое…
- Ушёл твой поезд вчера ещё, сержант, - вздохнула медичка. – Придётся полежать у нас недельку, подлечим, новый тебе билет комендатура выправит, квитанция твоя на вещи в сохранности, - и уедешь ты домой…
- Недельку?! – ахнул Рифкат.
- Ну, может денька в три-четыре отлежишься, если осложнений не будет, - вздохнула медсестра, - всё же голову травмировали… Что торопишься – не любимая ли дома заждалась? – медсестра светло, человечно улыбнулась. – Наш пестрел везде поспел, - кивнула она на тумбочку, где стоял в банке с водой букет алых роз. – Женщина принесла…
- Да у меня в Москве души знакомой нету! – округлил глаза Бадретдинов.
- Вот как. Ты думаешь, что в Москве нет просто хороших людей? И таких хватает. Женщина принесла – та самая, которую ты от бандитов отбил, в буквальном смысле головой рискуя. Спасибо, что крепкой она у тебя оказалась, голова твоя, головушка. Ну, поправляйся давай… Витаминчики поколем. На томографе поглядим. Всё хорошо будет…
Позже, к вечеру, посидел у изголовья Бадретдинова ещё и следователь-дознаватель. Из его немногословного рассказа Рифкат уяснил, что налётчиков было четверо, один на стреме, оказывается, стоял – он-то и стукнул заступника по голове куском металлизованного шланга. Налетчики после этого кинулись врассыпную, а женщина побежала к телефонной будке и вызвала милицию. Патрульные поймали бандитов через полчаса после налёта.
- Живей подымайся, служба! – следователь крепко пожал Рифкату руку и ушёл, обдергивая на ходу короткий, тесноватый для него халат.
«Четверо суток…. О неделе и думать не хотелось, и без того, разложенная на часы и минуты, больничная вылежка казалась бесконечной. За это время и пешком можно бы запросто вёрст триста отмахать. А здесь – уколы да медикаменты. Ну, пришла беда, отворяй ворота, сделанного не переделать. Одно обидно: за два года службы и в санчасти не побывал, а тут – моментом на койку…»
В размышлениях таковых к сержанту подкралась дрёма. Пробудила же его мелодия, негромко льющаяся из приёмника – дешёвенького, оснащавшего, видать, тут всякую палату, чтоб люди оставались в курсе вестей и новостей. Мало ли мелодий – но Рифкат весь обратился в слух, песня-то звучала по-удмуртски! Родимая песня, да ещё такого простенького, но душевного строя-лада, какие он с детства любил.
Затопила мама печь, наверное,
Из трубы, наверно, дым идёт.
Мама на крыльце стоит, наверно,
Мама возвращенья сына ждёт.
Влага замутила глаза Рифката, и въявь предстал перед ними облик матери. Год не видел родную, с отпуска. Сейчас, наверно, как всегда, в нескончаемой работе. На утреннюю дойку надо затемно подняться, не зря на ферме ударница она по надоям от своих бурёнок. Вот писала, электрочайником, мол, на работе поощрили.
А песня-то, песня… слово в слово про них с мамой. Уж точно с крылечка все глаза проглядела, скоро ли сынок воротится. Но как это, интересно, в центральный эфир удмуртская песня залетела, да славная такая?
Батя лошадь выкормил, наверно,
Разостлал солому на возу.
Вяжет бубенец к дуге, наверно:
- Жди к обеду! Сына привезу…
Звучный и сочный тенор бьётся-звенит в радио эфире, из молодых певцов кто-то поёт. Только нет, не вяжет отец под дугу праздничный колокольчик, до обидного рано покинул он белый свет, успел проводить рекрута в службу, а обратно – не дождался. Короткое житьё выпало смирному работящему мужику, покой ему вечный. Со смерти не спросишь.
Старшая сестрица шьёт, наверно,
Из сатина платьице себе.
Ткань кроит с улыбкою, наверно –
Светлую, как всё в её судьбе…
Вместо старшей сестры у меня Фарига апай, тётка по отцу. Маме она самая дорогая подруга, да и дядя ей подстать. Оба как на живой воде возросли, добрые, участливые, без них мама, отца схоронив, совсем бы, наверное, исчахла. Тётка с дядей, как… большие пальцы рук. Без них ладони – сироты…
Младшая сестра моя, наверно,
Спозаранку вошла к воротам.
Слушать звон бубенчика, наверно:
- Это старший братец едет к нам!
А вот сестрёнок младших у меня – двое. Фариса, та после школьного выпускного в Свердловск на учёбу укатила. А Зилина нынче седьмой класс закончит. Да ещё агай, старший брат, у меня имеется. Вообще, как в частушке: «Нас четыре, нас четыре, нас четыре на подбор…» Мирком да ладком живём. Да ведь и у нас со всячинкой бывало, усмехнулся Рифкат, вспомнив одну такую семейную «запинушку». Агай, как-то по случаю, заменял в школе приболевшего историка, хотя педучилище закончил по линии труда. И вместе воротились они с сестрёнкой Фарисой из школы, оба надутые, как мышь на крупу, обедают за одним столом.
- Что это вы не духе вроде? – подметила мама.
- А он мне «тройку» сегодня по истории влепил! – пожаловалась Фариса, уколов агая глазами.
- Скажи спасибо, что не «пару»! – брат зашипел, обжёгшись горячим борщом. – Мямлишь, мямлишь у доски…
- Ой, а уж ты у нас такой речистый! – взвилась Фариса. – Ты за один урок тридцать четыре раза повторил «значит», я специально сосчитала! – победно укорила она.
Агай побагровел и… смолчал, права егоза, родная кровушка, речи его бывали далеко не цицеронисты…
Лада ждёт любимого, наверно –
Кружево скатёрки на столе.
Скоро самовар вскипит, наверно…
Две судьбы сойдутся на земле!
Вот и закончилась песня. Но за коротенькое её время словно прошла перед Рифкатом вся его жизнь, тоже пока не длинная. И в Алтау, деревеньке своей. Успел он погостить. И родню свою по пальцам перебрал, словно в живую свиделся. Уже и русская песенная мелодика звучит в эфире, а у солдата в душе всё ещё удмуртские соловьи поют, живут в памяти. Хорошо так, спокойно…
Радио уверенно поставленным голосом диктора объявило об окончании концерта «Песни народов России», и словно дождавшись этой минуты, заглянула в палату лечащий врач Рифката.
- Гость к тебе, молодец ты наш! – сказала она сержанту, а потом кивнула кому-то в коридоре:
- Проходите.
Присев на край койки, Бадретдинов с изумлением уставился на офицера: кого-кого, но уж командира своей роты он тут в качестве гостя встретить не ожидал. И в части, оказывается, проведали о нем.
- Ну, Бадретдинов, рад снова увидеть тебя – живым и почти здравым. Вот она, армейская-то косточка, - не сробел, воспитал хулиганьё! Ты хоть знаешь ли, как их вычислили? Да просто хорошие ты на их физиономиях отметины оставил, по этим отметинам и нашли! Ну, ты молодцом! Вот тебе подарком комбат наш кланяется, - протянул он бумажный сверток. – Армейский компас там, и на гражданке сгодится, - пояснил капитан. - Давай руку пожму от имени всех сослуживцев твоих, помни, брат, стройбат! – в рифму пошутил офицер. – Пусть твой долгий, но уже завтра, слышал я, ты на выписку пойдёшь.
- Завтра, - счастливо прошептал Рифкат, голос его пресекся…
Вагон ему достался далеко от головы поезда. Бадретдинов шёл по перрону вдоль состава. И на одном из вагонов, соседнем с тем, где предстояло ехать ему, увидел надпись: «Дембель-1979». «Свои рядом едут, служилая братия. Надо будет в пути наведаться!» - с этой отрадной мыслью солдат шагнул в тамбур своего вагона.
Перевод с удмуртского Анатолия Демьянова
Назад в раздел
