Сизьым аресъем пизэ Байтуган вазь ик сайкатӥз. Соизлэн султэмез уг поты, нёръяны ӧдъяз.
- Нюлэскы мыном, тон валмес эскерыса улод, - каньылак вераны турттӥз атаез. Тӧӟаньзэс (валзэс озьы шуо, тусыз тӧдьы угось) пияш яратэ. Вить арескысен со вал вылэ пуксиз. Тӧӟаненыз лумбыт ворттылыны дась. Нюлэскы валэн мынонзэс тодэмез бере, Ванюркалэн мылкыдыз лӧптӥз, но валес вылысьтыз султыны ӧз дырты. Пияшлы сыӵе ним песянаез сётӥз. Атаезлы со ним чик ӧз кельшы. Озьы ке но Байтуган мылкыдзэ нокинлы ӧз вера, анаезлы пумит ваземез ӧз поты. Нош вордӥськем сярысь свидетельство басьтыны мыныкуз, со пизэ Валерий гожтытӥз. Ваем документсэ нокинлы ӧз возьматы. Анаез лыдӟиськыны уг быгаты, нош кышноезлы Валерий ним пумысен толэзь ортчыса гинэ ивортӥз. Соку ик кенешизы: пизылы Ванюрка шуыса вазиськозы.
Школае мынэмез бере гинэ пияш тодӥз Валерий луэмзэ. Эшъёсыз, мӧйыос сое азьло сямен ик нимало.
- Али но ӧд дӥсяськы? – куаразэ будэтыса вазиз пиезлы Байтуган. Пичи пи шӧдэ ни: атаез керӟегъяськыны кутске. Кытчы ке дыртыкуз, солэн керӟегез аслэсьтыз азьпалан ветлэ кадь. Сыӵе дыръя шыпытак но ӝогак гинэ соя кариськоно. Пумит вазёд – кыл кылод, ачид ик янгыше кылёд. Ванюрка дыртыса дӥсяськыны ӧдъяз.
- Сиськытэк эн кошкы, - вазиз пиезлы йӧл кыскыса пырись анаез.
- Мынам сиеме уг поты…
- Нюлэскы сютэм мынод шат? – Сяськабей матэктӥз Ванюркаез вӧзы, солэсь йырзэ каньылак маялтӥз. – Кӧтыд сюмалоз, кужмыд быроз… Ме, шуныт йӧл юы.
Ванюрка анаезлы пумит кеськыса вазьыны малпа вал, но кызьы ке чидатскиз, песянаезлэсь толон верам кылъёссэ тодаз ваиз угось: «Анаедлы али сюлэмшугъяськыны уг яра, со нуны вайыны дасяське. Ӝоген тынад экеед яке дыдыед луоз. Анаедлэсь верамзэ кылзӥськы». Пияш йӧлын тырмытэм стаканэз ӝогак бушатӥз но анаез шоры учкиз.
- Бадӟым будӥськод ни тон, пие, - пальпотӥз Сяськабей.
***
Сарсаз нюлэскын лысо писпуос ӧжыт. Соос пумиськыло интыен-интыен гинэ, кыдёкысен зарезьысь шормуӵъёс кадь адӟиськыло. Кызъёс, ньылпуос, пужымъёс пипуослэсь, кызьпуослэсь но мукетъёсызлэсь ӝужытэсьгес угось.
Та нюлэскын Эгени нюк вань. Юнме шорысь озьы нималлямтэ. Отчы куке но Эгени нимо пиосмурт, пе, ышем. Кемалась дырысен со нюкын беризьёс кузёясько. Мукет писпуослы будыны соос эрик уг сёто, вылды. Гуртоос Эгени нюке ветлыны уггес дӥсьто: пӧртмаськись инты, пе, со. Эгени пиосмуртлэн лулыз али но, аслыз мукет инты шедьтытэк, отын улэ, шуыло пересьёс.
Эгени нюкысь одӥг беризьлэн гырказ инвожо толэе кучыран интыяськиз. Карысьтыз со уйёсы гинэ пота. Вакчи дыр куспын пӧйшура но дораз ик берытске. Та тылобурдо туэ мукет интыын пи поттӥз вал ни. Но пиоссэ будэтыны ӧз удалты. Одӥг уе со сиён утчаны лобӟе. Кема ик дыр уг ортчы, кучыран вуэ кар палаз. Синъёсыныз сак учке но – пиосыз доры пырон пасез ӵоктамын. Кин меда писпуэ тубем? Пурысь, гоно. Кучыран соку ик валатскиз: кышкытлык со! Тылобурдо, бадӟым куараен кесяськыса, писпу котыртӥ лоба. Вӧзаз кузпалыз но вуиз. Сьӧсь вылэ но кыкназы ик омырскыло. Бадӟым балянэз вормод шат? Юрттӥсьёс ӧвӧл. Нош балян интыысьтыз уг вырӟы, со шӧдӥз – гыркын шуныт сиён…
Куректонэз валан адямилы гинэ сётэмын ӧвӧл, инмар-а, инкуазь-а сое лулосъёслы но кузьмам. Куректонэз тодытэк, шӧдытэк, валатэк, улонмы но ӧз азинтӥськысал, дыр. Кучыран куинь нунал ӵоже аслыз инты шедьтытэк лобаз. Караз пыре но – отын буш. Выльысь лобӟе. Кытчы, ачиз но уг вала. Адӟемпотостэм балянлэсь кытын улэмзэ но тодэ ни. Пӧйшурлэн кык пиосыз будо. Вӧзтӥзы лобась тылобурдо соослы нокыӵе уг поты. Кучыран туннэ гинэ кӧт сюмамзэ шӧдыны кутскиз. Уйлэсь вуэмзэ возьман вылысь, со писпу вае пуксиз но умме усиз. ӧйтӧд, кӧлыны быгатоз меда…
* * *
Уробо питранлэн огвыллем ӟукыртэмез Ванюркалы йылтэм-пумтэм кырӟан выллем потэ ни. Пияш кӧня ке пол нырулыны но кутскиз вал. Атаезлэн валлы но-о! шуыса кеськылэмез сое зуркак сайкатылӥз. ӟукыртэм куара Байтуганлы пиняз ик йӧтэ ни. «Алигес питранъёсыз тэкитай вал ук, - ас понназ малпаське воргорон. – Толон но куара ӧз поттэ. Туннэ, оло, ӧчкаро? Гарифулла лесниклы кесяськыса иворто кадь мынэсьтым нюлэскы мынэмме… Мар ай та йырам олома но пыре? Фу!..»
Эгени нюке матэктыкузы, уробо питранъёс уката зол ӟукыртыны ӧдъязы кадь. Байтуган ӧз чида – валзэ дугдытӥз. Питранъёсыз эскериз, уробо улэ но пыраз. Векчи ньӧр кутыса, одӥг питранысь тэкитсэ мукетаз зыраз. Пӧрмиз, лэся, - ӟукыртэмысь дугдӥз.
Нюлэс дуре вуыса, сюрес чигиськиз, кожалод. Писпуос пӧлтӥ ветлӥсьёс ик вылӥллямтэ, лэся. Валзэ Байтуган нюлэс дуре ик кельтыны ӧз дӥсьты, пыдлогес пыртӥз. Валамон ни: гужем тэль – со чибиньёслэн карзы. Соос пӧсям вал котыре соку ик мерскизы.
- Валэз юскыса уг лы. Мон ӝог гинэ кӧс пу дасяло, нош тон вал вӧзын ул, котырысьтыз чибиньёсты, лузьёсты улля, - беризь вайез чигыса сётӥз пиезлы Байтуган. Собере, тӥрзэ кутыса, азьпала вамыштӥз. Берытскыа учкиз пиез шоры:
- Эн кышка, Ванюрка. Мон кыдёке уг кошкы. Кораськем куараез кылод.
Чибиньёс пияшез но нерад карыны ӧдъязы. Дэрем пыртӥз но куртчыло. Вал ялан шонаське кузь быжыныз, пыдъёсыныз но вирюисьёсты улляны выре. Азьысьтыз вож турынэз сиыны солы маза ӧвӧл.
Тӥр куара кемалыгес чалмытскыку, Ванюрка котырак утчаськыны кутске. Кудпалась ке атаез уз поты меда? Дырын-дырын учкылэ ӝужытэсь писпуос шоры.
Пияш витёнтэм шорысь синйылтӥз беризь гыркысь потӥсь тылобурдоез. Кучыран кытчы ке лобӟыса кошкиз. Ванюрка кышкатскиз, сыӵе бурдоез адӟемез ӧй вал на угось. Сое тужгес но паймытӥз кучыранлэн питрес ымнырыз но бадӟымесь синъёсыз. Бурдъёсызлэн шонаськем куаразы но чик уг кылӥськы. «Со быдӟа тылобурдо кызьы пырем меда писпу пушкы? – ас понназ малпаське Ванюрка. – Пуэз пасян понна кужмо луоно, дыр. Куакаосты тодӥсько, бакча сьӧрысьтымы тополь йылэ соос арлы быдэ каръёс лэсьто. Тополез пасяны куакаос уз быгатэ, кужымзы уз тырмы»…
Ныпъетэн кӧс пу поттӥсь Байтуган дугдӥз, пиез шоры палэнысен учкыса сылэ. Шӧдӥз: Ванюркалэн ымныраз «кышкан» кузёяське. Пиосмурт ӝоггес вамыштӥз азьпала.
- Мар ке луиз, оло, пие? – Ванюрка вӧзы матэктӥз атаез.
- ӧ-ӧз…
- Марлэсь кышкад?
Ванюрка чалмыт сылэ, атаез шоры учкыны ик уг дӥсьты.
- Кинэ адӟид, Ванюрка?
- Бадӟым тылобурдо татӥ лобӟыса кошкиз.
Байтуган мыньпотӥз. Пиезлэн тыбырыз топ-топ вешаз:
- Нюлэскын тылобурдоос трос. Соос адямиослэсь кышкало…
Байтуган нош ик вамыштӥз нюлэс пушкы люкам кӧс пузэ уробо доры поттон понна. Ванюрка ас интыяз ик кылиз. Пурысь тылобурдолэн тусбуез солэн син азьысьтыз уг кошкы: «Кытчы со лобӟиз меда? Малы огназ гинэ? Атай сое тодмасал, дыр».
Байтуган пузэ поттаса быдтӥз. Пӧсям вуэз бамтӥз ваське ни. Дэремез но копак котмиз. Шунды вылӥе ӝутскемъя куазь уката пӧсь луиз угось.
- Асьмелы аръян шуккон вышкы лэсьтыны кор ваёно на. Песяед косӥз, - пиезлы шуиз
Байтуган, ымнырзэ дэрем саесэныз ӵушылыса. Со котырак утчаськиз но уроболы ог кызь вамышын будӥсь беризез кельыштыриз, погыртыны малпаз. Пичи бычкыеныз писпуэз вандыны кутскыса вуиз-а, ӧз-а, пиезлэн кеськем куараез нюлэс тыр шуккиськиз:
- Ата-ай, со писпуэз эн кора! Отысь тылобурдо потӥз!
Байтуган матэктӥз пиез доры, шораз паймыса учке:
- Малы кесяськиськод, Ванюрка? Мон вӧзад ук…
- Атай … отысь тылобурдо потӥз вал…
- Гырко писпуос нюлэскын трос. Тылобурдоос гыркъёсы ӵем пырало, - пизэ буйгатыны выре пиосмурт. – Та вакытэ соослэн пиоссы каръёсазы уг луо ни.
Байтуган быръем беризьзэ ик вандыны ӧдъяз. Писпу сокем зӧк ӧвӧл, нош бычкы солэн пушказ каллен пыре. «Пиньёсэ шери вал ук, малы таӵе ныж?» - ялкаронъяз малпаське воргорон. Со вакытэ витёнтэм шорысь йыр вадьсытӥз ик, туж матэтӥ, тылобурдо лобӟиз. Байтуганлэн сюлмыз шуак луиз: «Вот, шайтан басьтон, мар татӥ лоба со кучыран?»
- Тӥни со, тӥни со! – тылобурдоез Ванюрка но адӟем ни. Кучыран нош ик Байтуган вадьсытӥ лобӟиз. Кеськем куараезлэн лангаез кыдёке шуккиськиз. Беризь погратозь, со нокытчы ӧз пуксьы, одӥг интетӥ ик котыръяськиз. «Мар кулэ солы? – паймемын Байтуган, тылобурдолэн кесяськемез пиосмуртлэн сюлмаз ик пыре ни кадь. – Инвожо толэзьлэн пумаз пи поттыны, оло, малпам?» Валлэн гырдалтэм куараез сое шуак кариз. Уробо пала учкиз но – пиез ӧвӧл. Вакчи дыр куспын йыраз олокыӵе малпанъёс лыктӥзы. Огезлэсь пӧртэм мукетыз шимес суредъёс син азяз пуксизы. Котырак утчаськемез бере, со вал доры бызьыса сямен мынӥз. «Ма, кытчы пыриз пие?» - куалектэмын Байтуган. Кытчы мыныны уг вала.
- Ва – нюр-ка! – кеськытэк ӧз чида со. Уробоысь, шобрет улысь, пияш йырзэ ӝутӥз:
- Мон татын, атай…
- Малы ватӥськид?
- Тылобурдо монэ кокчалтыны турттэ вал…
- Э-э, пие, - мур лулскиз Байтуган, - кучыран – кышкась тылобурдо, тонэ кокчалтыны ӧй быгатысал.
- Шорам ик со лыктэ вал… Мон ватӥськи.
- Озьы-а ма? – пальпотэмъяськиз Байтуган. – Ярам, пуэз уробое мон тыро но, асьмеос доре бертыны потом.
Уробое пу тыронъяз, Байтуган куазьлэсь пеймытаны кутскемзэ шӧдӥз. Инме учкиз: отын одӥг пилем но ӧвӧл, шунды вылӥын ни, ӝоген лымшор вуоз. Шундылэсь мукетгес луэмзэ воргорон соку ик синйылтӥз. «Мар со сыӵе? – аслэсьтыз ачиз шара юамзэ ик ӧз шӧды. – Шунды пичияны кутскем?» Соку ик тодаз лыктӥз песянаезлэн верам кылъёсыз: «Та дунне куке но быроз». Пичи Байтуган песянаезлэн верамезлы ӧз ик оскы, нокыӵе ӧз кариськы вал. Озьы ке но йыраз кылем. Тани туннэ со малы ке тодаз лыктӥз. «Дунне быроз?!» - Байтуганлэн мугорыз юзыр-кезыр луиз, кезьыт вуэн пылатэм бере кадь.
- Атай, ойдо бертом ни, куазь пеймыт луэ, - Ванюрка но сюлэмшугъяськыны кутскиз.
- Бертом, бертом, пие…
Нюлэскы акшан витёнтэм шорысь лэзиськиз, кожалод. Шунды ӝыныя гинэ адӟиське на. Байтуган но Ванюрка уробое пуксьыса вуизы-а, ӧз-а, валзы интыысьтыз вырӟиз ни. Нюлэскысь потыкузы, кучыран вадьсытӥзы ик лобӟыса кошкиз. Солэн ӝуась синъёсыз уроболы туж матэ вуизы кадь. Кышкаменыз Ванюрка кык киосыныз ик синъёссэ ӵоктаз. Кӧня дыр ӵоже озьы мынӥз, ачиз но уг вала. Синъёссэ усьтӥз но – тём-тём пеймыт.
Тӧлаське. Вал мынэмысь дугдӥз. Инмын – сьӧд шунды…
* * *
- Малы али но соос уг вуо? Кытчы ке йыромизы, оло? Куазь но нуназе шорын пеймыта ни. Мар та – дунне бырон? – Сяськабей солань-талань ветлэ, ма карыны уг вала.
- Кен, эн сюлэмшугъяськы, бертозы ай. Секытэн дыръя керӟегъяськыны уг яра, - буйгатыны выре анайзы.
- Учкы ай азбаре, анай, копак пеймыт кариськиз ук. Мар адӟон та?
Анайзы, Марпа апай, кенеэзлэн пумитаз мар шуыны уг вала. Куазьлэн пӧртмаськемез сое но кышкатэ. Кӧня улэ ни, таӵезэ адӟемез ӧвӧл на. «Оло, шунды кысыны турттэ, малы со сьӧд эгыр кадь луэ?» - таӵе малпан-юан мӧйы кышномуртлэн йырысьтыз уг кошкы ни. Со сярысь кенэныз вераськыны уг дӥсьты.
Корка пушкын тём-тём луиз. Бер сӥзьыл уйёсы но талэсь югытгес возиське, дыр. Марпа апай ас понназ вӧсяськыны кутскиз. Кенэз, ӧссэс каллен гинэ усьтыса, корказязы потӥз. Огавкытэ солэн кеськем куараез кылӥськиз:
- Ана-а-ай!
Марпа апай бызьыса сямен корказязы потӥз. Синъёсыз номыр уг адӟо. Сяськабей корказьын ӧвӧл, лэся.
- Кен, кытын тон?!
Корказь выжыын ӝуштэм куара кылӥськиз:
- Анай…
- Мар луиз тыныд? – музъем вылын кыллись Сяськабей вӧзы матэктӥз Марпа апай. – Поград, оло?
- Пыды гылӟиз… уси… Ой, кӧты, кӧты!.. Ой…
* * *
«Сьӧд питран» сьӧрысь шунды каллен потыны кутскиз. Чималиен шудӥсь мурт сямен, со нырысь пичияк гинэ возьматӥськиз, утчась ӧвӧл меда шуыса эскериськиз, кожалод. Собере «ватӥськем интыысьтыз» кышкатэк потыны ӧдъяз. Байтуганлэн мылкыдыз кӧнялы ке буйгаз, пиез шоры кырыжак гинэ учкиз.
- Шунды шоры кема эн учкы, Ванюрка, синтэм кылёд, - шуиз со пиезлы, пересьёслэсь верам кылъёссэс тодаз вайыса.
Гуртэ вуыкузы, соос шундылэсь пӧсьсэ выльысь шӧдӥзы. Тӧӟаньзы урамтӥ ӝоггес вамыштӥз кадь. Улон юртсы доры ӝог вуттӥз. Капказэс усьтӥсь ӧвӧл. «Оло, бертэммес уг возьмало? Яке мар ке луиз меда?» - ас понназ малпаське Байтуган. Нош Ванюрка азбаразы бызьыса пыриз но бадӟым капкаез усьтӥз. Атаез корка укноосы, гид пала учкыны вутскиз ни, нокин уг адӟиськы. Валзэ юскытэк ик, со, кузь-кузь вамышъяса, корказы пыриз. ӝогак гинэ эскериськиз но берен потӥз азбаре. «Ма, кытын соос?» - шара юамзэ ик ӧз вала кадь Байтуган. Пиез сак кариськиз, номыр ӧз вазьы. Мунчо пала матэктыкуз, воргорон анаеныз пумиськиз.
- Мар луиз, анай?! – анаезлэн виресь киосыз шоры учкыса, Байтуганлэн ымнырыз ик кӧдэктӥз.
- Мын ай, самарысь пӧсь ву потты, - пиезлы косӥз Марпа апай, собере каньылак шуиз:
- Асьмелэн пимы вань…
Та кылъёсты кылэмез бере, Байтуган лопырскид, кожалод, пичи мурт сямен тэтчаса пыриз корказязы.
* * *
Аръян шуккон вышкы лэсьтон борды Байтуган вазь ӵукна ик кутскиз. Салкымгес дыръя ужаны капчигес угось. Беризьысь гыркез со али синйылтӥз. Гырке пырон пасез но сокем пичи вылымтэ.
- Татӥзэ вандоно луоз, - аслыз ачиз шуиз воргорон. Бычкызэ кысканы ӧдъяз но – солэн пиньёсыз копак гонэсь луизы. «Мар та таӵе? – паймиз Байтуган. – Кучыранлэн карез, оло, зэмзэ но татын вылэм?» Мукет интыетӥ вандыны кутскиз. Гыркез кельтӥз пуклёе. Нош сое пильытэк чидалод шат?!
- Шайтан! Кучыранлэн пиез вылэм ук! – Байтуган йыртышсэ корма, ма карыны уг вала. «Ванюрка адӟымтэ дыръя та кулэм тылобурдоез кытчы ке куштоно», - озьы малпаса, со кучыранпиез кенер вӧзын будӥсь пушнер пӧлы сэрпалтӥз. Байтуганлэн мылкыдыз сӧриськиз, аръян шуккон вышкы но лэсьтэмез ӧз поты ни…
* * *
Питэк кылем кучыранлы таяз уе ӧз удалты: одӥг ымтыр но сиён ӧз шедьты. Нюлэс дуре вуыса, со куасьмыны кутскем беризьлэн улваяз пуксиз. Умме усемзэ но ӧз вала кадь. Уйвӧтаз со нош ик пиеныз пумиськиз. Пиез ялан кесяське, анаезлэсь юрттэт куре. Лобӟыны турттэ – уг быгаты, бурдъёсыз гольыкесь на угось.
Кучыран шуак сайказ. Синъёсыныз котырак «ортчиз» - нокин ӧвӧл. Олокыӵе кужым сое вылӥе ӝутӥз но бусы вадьсытӥ шунды ӝужан пала нуыны ӧдъяз. Азьпалан, музъем вылын, сьӧд маке адӟиськиз. Бадӟым со. Интыысьтыз вырӟыны уг дӥсьты. Тылобурдо валаз гурт доры матэктэмзэ. Отын адямиос уло шуыса но тодэ. Али соос кӧло на. Гурт вадьсытӥ кык пол котырскемез бере, со пуксиз Байтуганъёслэн азбаразы огназ будӥсь сирпу вылэ. Малы отчы интыяськиз, ачиз но уг вала, дыр.
Атаслэн витьымтэ шорысь туж зол чортэмез кучыранэз шуак кариз, озьы ке но пуксем интыысьтыз со ӧз вырӟы. «Малы тылобурдо сыӵе зол кеськиз? Оло, маке луиз? Пие но татын ӧвӧл меда?» - кучыран лобӟиз гид шоры. Гид пушкы кызьы сюремзэ со валаса но ӧз вутты, лэся. Атас, курегъёс, ӵӧжъёс, кесяськем куарас – ваньмыз йырин-чукин луизы кадь. Кучыран нокин борды йӧтскыны ӧз вутты, гидысь берен потӥз. Нокытчы дугдылытэк, со нюлэскы лобӟиз.
* * *
- Байтуган! Байтуга-ан! – чир кесяське Марпа апай. Солэсь куаразэ кылыса, кытын ке тылпу ӝутскем кожалод. Чай юыса пукись пиез азбаре лобӟыса выллем потӥз:
- Мар луиз, анай? Малы сыӵе кесяськиськод?!
- Кыӵе ке сьӧсь вань курегъёсмес быдтэ-эм! – бӧрдыны ик дась мӧйы кышномурт. Байтуган гид пушкы вамыштӥз. Музъем вылын кыллись атасэз адӟыса, со тыпак дугдӥз, котырак утчаськыны кутскиз.
- Курегъёслэн шӧйёссы но кылемын ӧвӧл-а, мар-а? – вӧзаз матэкэм анаезлэсь юаз пиосмурт.
- ӧвӧ-ӧл…
- Пурӟем гонъёссы но уг адӟисько. Валантэм. Кытчы пыризы меда? – ас понназ шара вераськыса, Байтуган гид сиге тубиз. Пеймыт сэрегысь со ватӥськем курегез синйылтӥз:
- Одӥгез сюриз! Улэп!
Лымшорозь мукетъёсыз курегъёс ватӥськем интыосысьтызы асьсэос потӥзы. Атастэк кылемзэс соос валатскыса но ӧз вуттэ на, дыр. Нош мӧйымыны кутскем атаслэн сюлмыз чидамтэ…
Байтуганлэн синъёсыз азбарысьтызы сирпу шоры мерчиськемын. Со писпу – вӧсяськон интыез возьматӥсь, Байтуган куалалэсь кужымзэ утись будос. Сирпу вӧзын пудо вандыны но уг яра. Котырзэ котьку чылкыт возёно.
«Гидэ уйин кучыран ӧз пыры меда? – таӵе малпанэзлэсь Байтуган сайказ, кожалод, интыысьтыз шуак султӥз. – Пунэмзэ берыктыны со ветлӥз, дыр!» Пиосмурт вамыштӥз кенер вӧзы. Кучыранпилэсь мугорзэ шедьтӥз но, бакчаязы потыса, гу гудыса, сое ватӥз…
* * *
Витетӥзэ шырчик уморто лэсьтэ ни Байтуган. Одӥг нуналскын. Киосыз бычкыез вандыто, тӥрез ужато, нош йырыз воксё мукет сярысь малпаське. Вань малпанъёсыз покчи пиеныз герӟаськемын. Солы ньыль арес тырмиз ни. Шаплы, чырткем будэ. Нош вераськыны уг быгаты. Бак вордӥськемын. «Малы озьы луиз? Со беризез ӧй погыртысал ке, оло, ваньмыз мукет сямен радъяськысал ай. Ванюрка но со писпуэз вандыны уг лэзьы вал. Ваменэс адями мон. Малы соку ӧй кылзӥськы? Аръян шуккон вышкымес нюлэскы ик нуыса кельтӥ ке?» - олокыӵе юанъёс но йыраз лыкто. Шундылэсь ышемзэ но ӵем тодаз вайылэ. Покчи пизэс пӧртэм гуртъёсысь туно-пеллёос доры нуллӥзы ни. Котькудӥз ас сяменыз вера: огез оскытэ, пиды азьланьын вераськоз, пе, мукетыз бак ик кылёз, шуэ. Кинлы оскод?
Байтуган, покчи пиезлэсь бак луэмзэ тодэмез бере, ӵукналы быдэ азбаразы, сирпу вӧзын, вӧсяськыны кутскиз. Кучыранлы но со вазиськылэ, ӧпкелемзэ вералля.
Покчи пиезлэсь, Микальлэсь, вӧзаз матэктэмзэ Байтуган ӧз ик шӧды. Берыктӥськиз но – Микаль пальпотыса сылэ. Пиосмуртлэн вань секыт малпанъёсыз огдырлы палэнскизы. Байтуган дась шырчик умортозэ пиезылы учкыны косэ:
- Чебер пӧрмем-а?
Микаль пӧлызэ возьматэ, йырзэ сэзъяса ик усто шуэ кадь.
- Ерпечка, пӧлыдэ но возьматыны валаськод ни! – пизэ ӟыгыртӥз атаез. Кӧня озьы сылӥзы, нокин вераны уз тоды, адӟисьёс ӧй вал угось.
- Ата-ай! – та куаралэсь Байтуган пыдесъёсыз вылэ лэзиськиз. Пельёсыз уг оско на пиезлэн жингрес куараен кеськемезлы. Паймыса учке Микаль шоры, нош соиз бур киыныз кытчы ке возьматэ. Атаез берытскытэк ӧз чида – сирпу вылын кучыран пуке!
- Атай! – нош ик кеськиз Микаль. Кучыран интыысьтыз ӝутскиз но, Байтуганъёслэн корказы вадьсытӥ котырскыса, нюлэс пала лобӟиз.
- Тау тыныд, кучыран, - ас понназ сипыртӥз пиосмурт, бам вылтӥз васькись синкылизэ ӵушыны со ӧз дырты…
* * *
Аръян шуккон вышкызэс кияз кутыса, Ванюрка песятай клуб пала вамыштӥз. Нунокез вӧзаз ик мынэ. Гуртсылы кылдэмез дырысен куинь сю ар тырмонэн валче клубын адӟытон, пе, радъяське. Вашкала арбериосты люканы косӥллям. Нунокезлэн куремезъя Ванюрка песятай но сыӵе уже пыриськоно кариськиз. Та вышкы сярысь мӧйы пиосмурт трос мадьыны быгатысал. Шунды ышон нунал, кучыран, беризь, бак Микаль, атаезлэн лесник луыса ужамез – ваньмыз син азяз. Нош со кинлы ке кулэ меда?
Рано поднял нынче Байтуган сына. Понятно, и похныкал, и покапризничал малец, кому же спозаранку из теплой постельки вон хочется?
- Не маленький, восьмой год идет, помогать пора. За лошадью приглядеть невелик труд, - спокойно рассудил отец.
Мальчонка тихомолком возликовал: ещё пятилетним успел он осилить умение ездить верхом на семейной, смирной нравом, их лошадке, которую за окрас звали Белогривкой. Но подыматься сейчас ему все равно не хотелось.
- Вставай, парень! – построже зазвучал голос отца. – Ванюрка, слышишь!?
Ванюрка… Привыкал отец к этому имени сына отец долго. Вопреки его воле, так парнишку назвала бабушка Сяськабей. А когда Байтуган поехал за свидетельством о рождении, попросил секретаря записать сына Валерием. Документ никому не показал. Мать читать не умеет, а жене о новом имени сообщил только через месяц. Тогда и решили: к сыну будут обращаться Ванюрка.
Мальчик о своём настоящем имени узнал только в школе. А друзья, родные его, как и раньше, Ванюркой зовут.
- Гляжу, всё ещё потягаешься? – неодобрительно глянул из горницы отец. Ванюрка поежился, живо вскочил. Худая шутка всерьёз рассердит отца, если тому что-то загорелось сделать к спеху. Легко схлопотать по первое число. Потом-то, понятно, батя скоро остынет, глянет виновато, да только – не буди лихо, пока оно тихо…
- Голодным не пойдёшь! – мать выставила на стол крынку молока свежего удоя.
- Ма-ам… да не хочу я кушать… - заканючил привычно Ванюрка, которому кусок в горло не лез в предвкушении увлекательного путешествия в лес на телеге, с Белогривкой в запряжке.
- Не «мамкай»! – сдернула Сяськабей. – Это пока тебе кушать не хочется, а на вольном воздухе живо промнёшься. Пей-ка вот парное молоко…
Ванюрка насупился, но вспомнил наказ отца: маму сейчас волновать нельзя, скоро она принесёт в дом твоего братика или сестрёнку, так что будь мужчиной и маме не перечь! Так что он, через силу, одолел стакан теплого молока.
- Ну, вот и молодец! – похвалила Сяськабей. – Совсем уже большой станешь, силу копить надо…
* * *
Маловато в лесу Сарсаз хвойника, средь берёз, осины да липняка ёлка с сосною точно островки средь моря. Зато высотой, а зимой ещё и отрадной глазу зеленью, их особенно далеко видать.
А ещё в этом лесу притаился и обрёл худую славу глубоченный, буйно заросший разным бурьяном да дурманом лог Эгени. Имя он своё несёт, по местному поверью, от мужика, что заблудился в этом чертоломе, угодил в самый буерак да там и отдал душу, а овраг перенял его имя. Широченные липы осеняют там лесную гущину, в их тени чахнет поросль иных пород. Здесь не любят бывать окрестные жители, поскольку, по словам стариков, слоняется душа не упокоенного Эгени и заманивает в овраг новую жертву…
Только сова, толстая голова, приглядела дупло в стволе старой липы в самой горловине оврага Эгени и охотно его обжила. Ночная у неё повадка, в мае для этой птицы потёмок едва хватает, чтоб закогтить кукую ни есть добычу и насытить себя, пока не засияет румяная зорька, и убраться в своё убежище на дневку. Это когда она одна была. Перемену в совьей жизни принесли последние недели, когда птице пришлось обогревать кладку, а потом охранять и питать парочку вылупившихся совят, тут уж и светлого дня приходилось прихватывать для охоты, и почти всё добытое уходило в прожорливые клювики птенцов – исхудала сова, ослабела. Мышковать, малую живность промышлять на прокорм семейства труд немаленький, освоила она и денное время, нужда заставила. Поджидала сова, что вот-вот поднимется её потомство на крыло, но не суждено ей было того дождаться. Воротилась она как-то с добычей к гнезду: кто-то большой мохнатый, рыжий с серыми подпалинами, копошится у входа в дупло, рыком давится, подбираясь к самому её драгоценному на свете, к малым птенчикам. Да это ж рысь, лютая лесная кошка, норовит сожрать совиных малышей! Вон, уже и пёрышки по ветру полетели… Не взвидев света, кинулась пернатая мать на рыжую хищницу, зашлась в отчаянном писке, норовит кривым когтем выцелить рысий глаз, соседей на помощь кличет. Да разве ж этой убийцей сладишь, - рысь в одиночку лося берёт… Так вот исчезли в её прожорливой пасти совята.
Горе, оно и зверю-птице ведомо. Три ночи вилась над порушенным гнездом сова, не оставляла осиротелое своё жилище. Да ведь не воротишь погубленных деток. И у злостной обидчицы её подрастают двое рысят, так она своих-то пуще глаза бережёт. Тоже мать. Но её, сову, оставила одинешенькой. Что ж, испокон веку в жизни так и водится: кто смел – тот и съел. Но время брало своё, жизнь не остановишь, сова почувствовала голод, полетела на лесную опушку. Правда, это было охотничье угодье единственного в округе сыча, оберегавшего свою добычу. Ну, авось мышку-другую сыч ей уступит, пожалеет сову в её материнской печали.
* * *
Монотонная музыка тележных колёс смыкает Ванюркины веки, убаюкивает, и лишь бодрое отцово: «Но-о!», - поторапливающее лошадку, заставляет мальца вздёргивать голову. Нудная песня худо смазанных втулок, видимо, надоела и Байтугану. Он отпрукивает Белогривку, оглядывает весь колёсный стан, лезет пыльной мазницей в подвесное ведёрко и обильно смазывает оси. Поскулив ещё десяток метров, колёса унимают свой скрип.
Полевую дорогу на опушке леса как обрезало, дальше с телегой в гущу не пробраться. Байтуган всё же увёл повозку недалеко в лес, от солнцепека. Но там ожидала другая беда – сонмище всяческих кровососов облаком окружило вспотевшую лошадку, она хлестала хвостом, перебирала ногами и мелко дрожала всей шкурой – отбивалась от гнуса как умела.
- Белогривку отпрягать не станем, с сухостоем я живо обернусь. А ты животину от слепня-комара береги, - Байтуган спроворил веник из липовых веток, - отхлёстывай вот.
Заткнув топор за опояску, он направился в лес, обернулся и ободрил сына:
- Ты, Ванюрка, не дрейфь тут. Некого бояться, да и далеко я не уйду, стук топора тебе слыхать будет…
Летучая вампирская мелочь прожигала Ванюрку укусами и сквозь рубаху, а уж лошадь мошка и вовсе поедом ела. Белогривка крутит хвостом, брыкается задними ногами, но при этом с аппетитом лакомится сочной травой и близлежащими листьями с веток – когда ещё добудешь такой вкуснятины? Ванюрка исправно схлёстывает её круп и бока, гонит летучих паразитов, внимательно вслушиваясь в стук топора. Когда тот умолкает, мальчишка напряжённо поджидает нового «тюк-тюк», а также оглядывает окрестный липняк: здоровенные какие деревья выросли. Вот, по соседству особенно толстая, матёрая. Ванюрка вглядывается – какой-то серый в крапинку комок шевельнулся в развилке ствола. Птица, да крупная такая. Мальчик ещё подобных и не видывал. Хотя на картинках встречал. Кажется, совой звать. Да, глаза круглые, кошачьи, крючковатый нос. Это точно сова! А та, бесшумно распустив крылья, тоже тишком направляется в глубину леса. Ванюрка провожает её глазами, что стали столь же круглы, как у неё. Сова на той липе гнездо себе сделала? Или, может, обед поблизости добыла и на дереве, в развилке, съела? Наверное, так, потому что с крючковатым её клювом ей выдолбить дупло для гнезда невозможно. А совы в дуплах гнездятся, это он уже знает по рассказам взрослых. Вот вороны, что каждый год обживают вяз за их оградой, строят гнёзда из веток, даже им с их клювами-долотами слабо дерево долбить. А может, воронам и так хорошо…
Появляется из леса с вязанкой крупного хвороста, наконец, и Байтуган. Добрая усмешка его гаснет, когда отец видит смятение на лице сына. Отец убыстряет шаги.
- Что тут стряслось, сынок? Обидел кто?
- Не-ет… - Ванюрка прячет глаза.
- Я же не слепой… Испугало тебя что-то…
Ванюрка сопит, продолжает молчать. Наконец, сознаётся:
- Испугался я… совсем немножко, отец. Крупная такая птица с этого вот дерева слетела, и в лес. Сова, наверное, я такую в картинке видел.
- Ну, повезло. Теперь знаешь, какая она, сова, в жизни бывает. Птиц тут в лесу много, и все они людей сторонятся – мы ж для них большие, сильные. Это они нас боятся…
Подбодрив сынишку, Байтуган опять зашагал в лес. Второй ходкой он вытянул к телеге волокушу, полную сухостоя. Спина рубахи липла у работника к телу, солнце уже приметно и сквозь листву, отец вытер рукавом распарённое лицо, загрузил телегу дровами.
- Ещё для пахталки заготовку надо. Бабушка заказала. Подальше, у оврага погляжу. А то пошли вместе, лошадку у нас никто не уведёт, овод от солнышка присмирел, - отец приготовил ножовку, выпилить чурбак. Ванюрка охотно отправился следом.
Байтуган издали углядел вожделенную заготовку: липа с прямым стволом, с тёмной расселиной дупла. Оттуда выметнулась крупная серая птица и с писком метнулась прочь. Байтуган решительно направился к дереву, попробовав остроту зубьев пилы ногтем.
- Отец, – встрепенулся Ванюрка. – не тронь эту липу! Там же птица эта… сова. Ты же видел. Она из этого дупла вылетела. Там её гнездо. Не надо!
- Почему ты кричишь, Ванюрка? Я же рядом с тобой…
- Отец, сова как раз с этого дерева вылетела.
- В лесу деревьев с дуплами много. Птицы любят залетать в эти дупла, - старается успокоить сына Байтуган. – Для птенцов время поздноватое, слетели уже с гнёзд. А мы, пока с тобой перекоряемся, как бы без пахталки домой не приехали, - он решительно полоснул инструментом по стволу. Хорошо разведённая и отточенная пила отчего-то худо вгрызлась в дерево. Байтуган снова взопрёл, часто переводил дух. Тень скользнула над его головою, мужик вскинул глаза – большая птица над ним заходила на новый низкий круг. Байтугану сделалось не по себе – какой шайтан повадился сюда средь бела дня? Сова, что ли? Ну, точно она!
- Она снова прилетела! – испуганно крикнул Ванюрка. А сову будто на бечевке тут вертят – неустанно кружит, изредка присаживаясь на ближайшие деревья, исходя птичьим криком. Байтуган отмахнулся, снова прилежно налёг на пилу. Липа, наконец, с хряском упала. Мужик отмерил надобную длину, опилил макушку, отнял комель по самое дупло, с натугой уволок грузный кряж к лошади, завалил, поместил груз на телеге. Сова не лезла из головы. Впрямь у неё гнездо поблизости, что ли? Очень уж настырно себя вела. Неужели она до середины лета птенцов-то на крыло не поставила? Кстати, где сынишка?
Байтуган растерянно огляделся: как ветром сдуло.
- Ваню-урка! – сложил он ладони рупором.
- Ту-ут я, отец, - выставил русую голову из-под рядна на телеге сын. – Я боюсь…
- Чего боишься?
- Эта птица прямо на меня кинулась, - понизив голос, сообщил Ванюрка. – Ух, страшная такая…
- Сказал тоже, - облегчённо вздохнул Байтуган. – В женихи тебе скоро, а с птичкой в прятки играешь. Сказал ведь: она тебя бояться должна, а не ты от неё бегать.
- Ну, если прямо в глаза кидается? Убежишь тут… - виновато оправдывался мальчишка. – Давай поедем скорей…
- Не ночевать же тут, поедем, - Байтуган почувствовал, что начинает темнеть. Посмотрел вверх: а там ни одного облачка нет, солнце высоко уже, скоро полдень будет. И вдруг он заметил, что с солнцем что-то случилось. «Что такое?! – вслух спросил Байтуган самого себя. – Солнце уменьшается?» Сразу вспомнил слова стариков: «Когда-то будет конец этому белому свету». Тогда маленький Байтуган не поверил словам дедушек, особого внимания не обратил. Вот сегодня сразу вспомнил. «На Земле жизни не будет?» - по его телу прошла дрожь, как будто холодной водой облили. И Ванюрка приметил, что вытворяет природа что-то нежданное и нехорошее – скукожился на передке телеги.
- Отец, гони лошадку! Почему это так быстро темнеть стало?
- Да и так поспешаю, сынок. Лошадку поберечь хочется. А что потемнело… Это пройдёт, пройдёт.
Солнце меж тем убавляло свою силу всё быстрее. Слыхал про такое диво мужик краем уха, а теперь вот и вьяв довелось поглядеть, как в погожий летний полдень на землю опускается вечерний сумрак.
Они уже выехали на полевую дорогу, когда от опушки отделился живой летучий лоскуток, приблизился к ним. Сова, опять та же окаянная сова! Птица близко облетела телегу, так блеснув глазами, что испуганно напрядала ушами Белогривка, а Ванюрка совсем запаниковал, закрыл ладошками лицо. Байтуган гикнул, замахнулся на сову вожжами, та отпрянула в сторону. А чёрная тень почти совсем наползла на солнечный диск. Откуда-то дохнул прохладный ветер, словно из этой прорехи на месте солнца. Лошадка встала, несмотря на все понукания…
* * *
- Да где они запропастились? Не забудились же в лесу, там мужик мой всякое дерево знает! А тут, как на грех, день в ночь обернуться норовит, сроду такого не видывали. Осто, Инмаре! – Марпа металась по горнице, не находя себе места.
- Ты, кен, сношенька, не нервничай. Никуда не денутся, воротятся. Тебе сейчас, в твоём положении, переживать нельзя, - утешала старая Сяськабей апай сноху.
- Да как тут спокойной быть, мама… Сына с собой увёз, а на улице, ты погляди, что творится – середь дня темно. Что только делается?
Сяськабей только перекрестилась трясущейся рукой. Немалый уж век она прожила, всякого навидалась, худого и доброго – но чтобы солнце в середине дня на небе как корова языком слизнула, такого никогда за всю её жизнь не бывало. Слышала она ещё от деда своего, девчонкой: мол, как солнце угаснет, жди светопреставления, миру конец за грехи. Всё это и она считала страшной сказкой, какою непослушных ребятишек пугают. А на деле-то сколько страху! И никто ничего не объяснит, не Марпу же спрашивать, у неё дорога от печи до порога.
Потёмки за окном ещё более сгустились – торжествовал не июль, а ненастный сентябрьский вечер. Сяськабей тихомолком творила молитвы, какие знала. А сноха, отворив дверь, вышла на крыльцо, не заслышится ли вдали знакомый скрип тележных колёс. Старуха оборотила лицо к киоту с тёмными ликами святых и вдруг услышала с крыльца отчаянный вопль снохи:
- Ма-ама!..
Сяськабей кинулась в сени, на крылечко – нет, нигде нет Марпы.
- Где ты, кен, куда подевалась? – воззвала она дрожащим голосом.
- Ой, мама… ой, мамочки мои! Оступилась я со ступенек, животом ударилась, - прозвучало снизу из сумерек. – Господи, спаси и сохрани… Больно как! Будто ножом режут…
* * *
«Светопреставление», кажется, откладывалось: с самого краешка превратившегося в чёрный диск солнца появился блистательный лучик. Он принялся теснить, выжигать чёрный уголь диска, на солнце опять стало невозможно глядеть незащищённым глазом. Мир словно вздохнул полной грудью, вновь расцвёл пестротой красок, с удвоенной охотой запели птицы. Затмение заканчивалось, и Байтуган с сыном повеселели.
- Прибывает, прибывает! – упоенно повторял Ванюрка, из-под руки вглядываясь в светило.
- Нельзя на солнышко долго глядеть, слепнуть можно! – оговорил Байтуган, он и сам слышал такой совет в своём детстве.
Уже на деревенской околице они почувствовали, как вовсю рассверкавшееся солнце посылает вниз присущий середине лета жар, будто и оно счастливо, отринув прочь поглотившую его пасть мрака. И лошадка прибавила прыти, завидев родную огородину. Только отчего же это никто ворота не отворяет, неужели столь уж перепуганы домашние мраком посредине дня, нос из дому высунуть боятся? Ванюрка скоренько юркнул в калитку и распахнул ворота настежь. Байтуган с беспокойством оглядел двор. Ни-ко-го. Не распрягая Белогривки, он заторопился в дом, за ним направился Ванюрка, тоже встревоженный непривычным безлюдьем. На крыльце Байтугана заставил обернуться стук банной двери, откуда показалась Сяськабей. Руки матери были окровавлены, на лице виднелась озабоченность.
- Мама, что-то в дому плохое случилось? – ноги Байтугана сделались ватными, он не узнал своего голоса.
- Ты, сын, давай не рассусоливай: самовар на столе горячий, отцеди ковшик кипятка, неси сюда, - мать говорила спокойно и твёрдо. И пояснила, посветлев лицом:
- Ещё сынка Господь в нашем дому прибавил…
* * *
По утренней прохладе Байтуган надумал мастерить пахталку – всегда ему складно работалось спозаранку. Сразу же, прикинув на глаз должную длину заготовки, примерился к нижнему краю дупла. Пила сноровисто впилась в свежее дерево – и вдруг пошла словно холостым ходом. Байтуган вгляделся: на зубья пилы налип птичий пушок.
- Вот незадача-то, - от расстройства покачал головою мужик. – Так и есть, поздно загнездовала провожатая-то наша, видать, в гнезде птенцы были, - он закончил распил, а оставшийся чурбак расколол надвое топором. Да, в дупле оказался птенчик, вернее, раскромсанный стальными зубьями кровавый комочек пера и мяса.
- Тьфу ты, лешак, всё-таки принял грех на душу! – Байтуган почесал затылок. «Пока Ванюрки нет, мертвого птенца куда-то надо бросить», - так подумав, он брезгливо ухватил останки мёртвой пичуги и забросил в самую гущину крапивы, буйно растущей вдоль забора – туда даже куры не совались. Настроение его испортилось, не стал делать пахталку.
* * *
Так и не повезло осиротелой сове ночной порою промыслить добычу. Впроголодь примостилась она на липовом суку на опушке леса, смежила круглые очи в полудреме, коротала темень, вцепясь кривыми шильями когтей. И в этом похожем забытьи всё тревожил птицу жалкий писк птенца, не поспевшего ещё встать на крыло, привычно поджидавшего мать с тёплым куском мяса в клюве. А когда небо на востоке заалело, голодная измученная мать, влекомая неведомой силой, направила свой полёт над полем в сторону чернеющих внизу человеческих обиталищ. Она уже когда-то побывала здесь, ведь в суслонах жита, в зерновых амбарах всегда можно закогтить полёвку, а возле огородов, если повезёт, словить и зайчонка. Но сегодня её звал в деревню не только и не столько голодный зоб, но ведомый всем матерям на свете зов вёл её, точно путеводная нить, к месту, где может отыскаться пернатое её сокровище. Понимала она это слепым голосом крови.
Сова присела на широко раскидавшем крону вязу, что рос во дворе Байтугана. Рассветный крик петуха в курятнике заставил её встопорщить перья, но с места не согнал. Там, внизу, громко вскрикнула птица. Незнакомая ей, но – птица! Может, её птенчик как-нибудь угодил в чужую птичью стаю? Он там? Не обижают ли его эти голосистые?
Сова спланировала к курятнику, влетела в широкий продух под его крышей. Громкое кудахтанье, истошный вопль петуха огласили утреннюю тишь, в курятнике поднялась катавасия. Не обнаружив своего малыша, сова так же неслышно, точно призрак, оставила в покое перепуганный курятник и направила свой полёт обратно к знакомому лесу.
Как при пожаре, панически металась Сяськабей возле потревоженного птичника, во весь голос взывая:
- Байтуган! Байту-гаан! Да проснись же ты, проснись!
Тот, заспанный, в нижнем белье вскочил на крыльцо.
- Ну, чего ты голосишь, мама, как под ножом?
- Да ведь куры… до единой курочки у нас пропали… - пояснила Сяськабей плачущим голосом. – Сам погляди, ни одной пеструшки не видать!
Байтуган заглянул в курятник. Насесты были пусты, а на земляном полу распластался без признаков жизни петух. Кур, действительно, будто шайтан скрал.
- Та-ак, если б зверь какой, он бы тут пуха-пера на перину натряс… - недоуменно поделился он соображениями с матерью. – Хорь, скажем, либо лиса… и не сезон им. Да они столько кур за раз не передушат, не унесут. Дела-а…
- И правда – ни пушинки, - оглядела курятник Марпа апай. – Куда ж запропастились они? Петух с чего-то пропал… А, во-он в углу, в соломку забилась пеструшка, живая будто, - старушка направилась к несушке.
- Ой, живая! – обрадовалась она. – Да надо поискать, покликать, авось, и другие найдутся. Чипа-чипа-чипа!..
Ещё несколько куриц показались из-под сарая, из бурьянов. Марпа апай задала птицам корму. И вскорости пеструшки собрались возле кормушки все до единой – кроме владыки гарема, петуха. Был кочет пёстр и жарок пером, заботлив к своим многочисленным подружкам, но годами уже не молод. И появление в курятнике неведомого крылатого страшилища довело его до разрыва сердца. Это и в птичьем мире случается. Падишах-петух не вынес неожиданного потрясения.
Байтуган всё поглядывал на разлапистый вяз. На душе у него от утреннего происшествия тоже было муторно. А вяз, как-никак, стоял на месте моления их рода. Жрецы обращаются в трудную минуту жизни к дереву, как символу их духовной опоры, веры. Всё вокруг священного древа ухожено, чисто выметено, и вяз точно чувствует особенное человеческое внимание, стоит гордо и статно.
«А не сова ли с утречка в курятник наведалась? – размышляет Байтуган. – Она ведь углядела, куда мы липу-то с её дуплом умыкнули. Может, и прилетела отомстить за своего малыша?»
Он отыскал в зарослях крапивы тельце птички и в огороде, в укромном углу похоронил, глубоко закопал обезображенного совёнка. И вроде, полегчало на душе.
* * *
…Пятый уже с сегодняшнего утра скворечник ладит Байтуган. Пилой пилит, топором рубит, молотком стучит, а в голове совсем другие мысли. Все думы о младшем сыне. Ему уже пять лет исполнилось. Бойким, здоровым растет. Но не говорит. Немым родился. «Почему так случилось? Если бы я не свалил ту липу, может быть, совсем по-другому сложилась жизнь у моего сына? А ведь Ванюрка не разрешал мне ее пилить. Не послушался. Упрямый всё-таки я. Почему тогда не послушался? А если пахталку унесу в лес и там оставлю?» - разные мысли лезут в голову Байтугана. Часто вспоминает он и о том, как исчезало солнце. К чему это было, не понимает. Младшего сына уже несколько раз возили к знахарям из соседних деревень. Каждый из них по-своему говорит. Кто-то обнадёживает, что мальчик впредь будет разговаривать, другие твердят, что он немым и останется. Кому поверить? И доктора мальчика проверяли. Все одинаково сомнительно покачивали головами: труден случай, труден. Но немота без глухоты не совсем уж безнадёжно…
Байтуган, когда уверился, что сынок, похоже, обречён на немоту, в утреннюю рань возносил горячие моленья инмару-богу под священным вязом. И тихомолком, мысленно просил прощенья у совы, которую, по упрямой дурости своей, обездолил…
В таких размышлениях, в долгой скорби своей Байтуган точно в тёмной яме. Прикосновение к ноге воротило на белый свет: стоит рядом Микаль, безмолвный его парнишка, ласково усмехается отцу. Затеплилась в отцовом сердце ответная улыбка.
- Сынок пришёл… А вот погляди-ка, ладно ли у папки получилось? – указал он ребёнку на скворечник, который действительно можно было назвать игрушкой: беленький, точёный, славно пахнет свежей древесиной.
Малыш в ответ потешно оттопырил большой палец: красота, мол, отец.
- Ах ты, шпингалет, дорогуша ты моя! Смекалистый растёшь, уже и на «большой» соображаешь… Эх, не беда бы наша с тобой! – отец обнял сына, пригорюнился. Присмирел и Микаль, будто разделяя отцову печаль, потом встрепенулся и… Отец не поверил ушам:
- Паа-па! Па-па! – впервые подал сын свой голосишко, вскричал звонко и перепуганно, указывая куда-то вверх ручонкой. Свету не звидел Байтуган от радости: сыну воротился голос, Микаль одолел немоту!
Отец поднял изумлённые глаза в направлении ручонки Микаля: на священном вязу сидела сова. В неурочное для неё время суток прилетела она неведомо зачем. Её жёлтые пронзительные очи глянули Байтугану прямо в глаза. И мужик почувствовал своим потрясённым сознанием: это она, это та самая птица, перед которой он столь необратимо, столь немыслимо жестоко виноват. Сова переступила на ветке, легко снялась с дерева, сделала широкий круг над Байтуганом и его сыном, над всем двором – и неспешно, редко взмахивая пёстрыми крылами, потянула в голубоватую дымку, туда, где острыми, как у пилы, зубцами деревьев, виднелся лес.
Байтуган из-под ладони долго, пока не растворилась в небе пернатая точка, провожал глазами сову. Затем, не говоря ни слова, будто в онемении, от которого только что избавила злая немочь его сына – низко, земно поклонился вслед улетевшей птице. Потому что всей своей верой в чудо, всей перенесённой своей мукой ощутил: это прилетело его прощенье. Прощенье и прощанье. Слёзы текли по его загорелому, истомлённому лицу.
* * *
Время подобно текучей воде. Вот уже и дедушкой кличут Ванюрку односельчане, и у него уже есть внучек – малый побег Микаля. Сейчас внук с дедушкой Ванюркой торопятся в сельский клуб – сегодня деревня празднует своё трехсотлетие. Не с пустыми руками идут старый и малый на мирское торжество. Под мышкой старик несёт пахталку. Штуку, которая в памяти его крепко связана с чёрным солнцем затмения. В своё время Ванюрка, не дедом ещё, много разузнал и потом рассказал внуку о столь редком природном катаклизме. А пахталка сделана из той самой липы, где было дупло, и в том дупле обитала сова с птенчиком. А липу эту спилил отец Ванюрки, погубив гнездо и махонького её обитателя. Подобным чуду было исцеление Микаля от немоты…
И подобным чуду были окрестные леса с их обитателями, которым Ванюрка отдавал больше двух десятков лет свою заботу. Стал он лесником, хранил леса от потравы, не давал хищникам в людском обличье обижать зверьё и птицу. Теперь ему это уже не в силу. И он несёт в музейный уголок клуба ту самую пахталку, которой сбивали масло. А с нею несёт он и собственную богатую событиями память о прожитом. Может, кому и пригодится…
Перевод с удмуртского Анатолия Демьянова
Назад в раздел
