Тулысысь бур кадыс абу. Тулыс скöтöс и ывла вывсö ловзьöдö-югзьöдö. Шондiыс ёна нин пöжö нярöдз шырöм юртö. Небыд тöвру Буско моз нюлышталö чужöмтö, сöмын оз парсав сэ-тшöма. Öшинювса воссьыштöм эжа вылын сöнiка гöпъяс лöзалöны. Ок, лöсьыд кöмтöг котöртны гöптöдыс, небыд сöнiк кузяыс, да сэсся сувтны доналöм пос пом вылö. Кöтасьöминсьыс вöляникысь вешъян, а бöрсяньыд кок туйяс вочасöн сылöны, быттьö кодкö тыдавтöм джодж ротöн чышкö.
Витьö вок шуö, льöм пу улын пö лымйыс сiсьмö. Но вит арöса Ванюкöс он ылöдлы: мунiс да пидзöсчанясьöмöн зэв дыр дукалiс. Абу ылöдлöма: збыль сiсь дук кылö. Солыштан кö, бара сiсьмас оз? Ещö кутшöмкö курыд дукöн на öвтö. Но курыдыс, буракö, льöм вужйысь. Дзик йöра яй кодь. Мöд во нин эськö йöра яйсö эз аддзывлыны да: батьыс Ванюклöн воювтö, Витьö вокöлöн, буракö, абу и вöлöма. Наталь ичинь, Паладь ичинь да мамыс лыйсьынысö оз кужны, синным пö оз куньсьы. Мыйлакö куньса синмöн жö узьöны-а. Наросьнö видзöдлiс. Гашкö, шковгöмсьыс полöны да, оз висьтасьны?
Праздникнас яя шыд пулiсны. Некодлы пöтмöн эз и сюрлы. Наталь ичинь яйсö этша пуктöма, мöдысь кежлö пö колö кольны. Öтчыд кö кынöм дундытöдз сёйны, колöкö, вежон позис сёйтöг овны. А то пызан сайысь чеччан да вунöма нин, сёйлiн эн. Голяыс пö Ванюклöн дзик орны кутöма. Йöйтöдлöны эськö да. Орö кö öд вöлi, важöн нин кулiс. Ыжъяслысь тай нö орöдан да, кулöны. А Светлана чойлы тöрыт на киас паньöн вачкисны: ыджыд пö нин да, кинад эн кватьлав. А мый и кватьлавнысö? Öти картупельтö кö босьтiс, эз на ёна чин. Час, Витьö вокыс быдмыштас да, кыйсьыны мунасны вöрö. Сиктад прöмысыд абу, он кö шыр кутав. Сэсся юыс воссяс да вуграсьны кутасны: комтö бöчка солаласны. Колö мамыслы висьтавны, мед войтва улас бöчкасö оз сiсьтыны. Батьыс локтас да ёна и чуймас: тайö пö тай тiян вердысь нин. Важ пищальсö Ванюклы сетас. Куимöн йöратö кыйны кайласны, вель уна яй позяс лэччöдны. Батьыс ставсьыс ён, ваяс.
Оз тай лок война вывсьыс-а. Пышъялöны, буракö, гитлеръясыс. Батьыс зэв бура лыйсьö да, эз кö пышъявны, важöн нин ставсö лыйлiс. Либö танкö дзебсьöмаöсь. Пöльсö кö босьтiсны, эськö кыкнад найö важöн нин кытшалiсны да, эз тай мун вот. А сэсся тшыглы жö кулiс дай. Пöльыслысь чужöмсö Ванюк оз нин бура помнит. Помнитö сöмын: паччöр вылын ой-ёй паськыд мужик пукалö да ас дорас Ванюкöс корö: «Ок пö вöд, Ванюкöй дай Ванюкöй, некод абу сэтшöм жаль. Öтнад тэ жаль. Куш лыыд кольöма. Верднытö ог вермы да, вай кöть силаöс сетышта». Сэсся дзигöдас да бöрддзас.
Тошторнас Ванюклысь шырöм юрсö гильöдö, а тошкыс ва. Дыр сэсся эз и ов, силатö сетiс да. Коркö кулöма да, бабаяс первой бöрдiсны, сиктас пö медъён мужикыс вöлi да тшыгйыд тай виис, а сэсся Чудин чуркйö нуисны. Ванюк сэки юалiс, кор пö бöрсö локтас, да мамыс шуис, мый оз нин лок, сэтчö пö кольччöма. Бöрас гу вылас ветлiсны. Челядьлы морт öти картупеля шаньгаöн сюрлiс. Кыськö тай корсьлöмаöсь рудзöг пызьсö.
Тöрытъя дорысь талун ыркыдджык. Пос помыс кöдзыд да, кöмтöгыд оз котравсьы. Светлана школаын, мамысъяс уджалöны. Витьö да Ванюк первой ворсыштiсны войнаысь, но дышöдiс: кыкнад гажтöм ворснысö, да и кынöм сюмалö. Няньтор ли, мый ли корсисны вель дыр, но нинöм эз сюр. Сарайысь сам вылö заптывлöм кос пелысьсö вокъяс важöн нин сёйлiсны. Но век чайтсис, мый кольыштiс на кутшöмкö сайöдын. Вочасöн кокъясныс быттьö асьныс кыскисны звöз кузя сарайлань. Пемыдас вель дыр бауöн кыскасисны, но сарай джоджысь куим пелысь тусь и сюрис. Витьö арöсöн ыджыдджык, сiйö кык тусьсö сетiс Ванюклы: ме пö ыджыд нин, а тэныд быдмыны колö. Но Ванюклöн кынöмыс век на сюмалiс.
Сарайысь кайисны лöскö: гашкö, кутшöмкö туисысь ид тусь либö чуманысь пызь чепöль сюрыштас. Тöдöма кö вöлi тшыгъялöмтö, эськö быд пельöсö жö водзвыв сукар сюялiсны да. Лöскысь нинöм эз сюр. Лэччыны нин лöсьöдчисны, Ванюк друг крукасис ыджыд сапöгнас да тшук эз шпаргысь сарай джоджöдз. Витьö чужйис крукöданторсö: пöв пом модаа. «Мый нö тайö?» Ванюк гыжнас гирснитiс пöв вылыссьыс буссö: «Ме ог тöд, мыйкö тай сирöсь-а». «А-а! Ме тöда! Тайö Карп пöль кыськö матросалiгас вайлöма. Кучик кутшöмкö. Гашкö, ваувсаыслöн да». Витьö чöвтiс кучиксö лöссянь. Кучик гольмунiс сарай джоджö. «Мый нö кöсъян керны?»— юалiс Ванюк. «Лапкышт, лок шыд пуам».
Корсисны пöрт. Петкöдiсны ывла вылö. Витьö пестысис пывсян сайö, мöтыр вылö öшöдiс пöртсö, сэсся пуксис, ыджыд мужик моз гартiс чигарка да кутiс пöлясьны-шпуткыны. Öтчыд эськö мамыс карскöдлiс нин таысь, но öнi матiгöгöрын некод эз вöв, куритчыны позис повтöг. Ванюк, кöть и вит арöса, оз висьтав некодлы: батьыс кö воювтö, а пиыс — предатель, мир смек. Абу вöд гитлеръяс дор. Бипур ыргис, тшын пуркйис вывлань, пöртйын чискис ва. Васö куимысь вежлiсны, но недыр мысти сiйö бара сьöдöдлiс, сэсся пузьывлiс. Челядь ньылалiсны дульсö. Витьö öтарö сатшйöдлiс беддьöн кучиксö: небзьöма абу.
Рöмдiс. Мамысъяс — удж вылынöсь. Светлана, буракö, мунöма школасянь кранилищеö картупель бöрйыны, эз жö на лок. Ванюклы эз терпитсьы: «Пусьöма нин?» «Час, видлам,— Витьö сатшкис бедьнас.— Небыд, шогмас». Пöртсö пыртiсны гортас. Витьö нянь кöвдалан пöв вылын вундалiс кучиксö сартас юкалан коса-пуртöн. Посньыдик торъяс вылö, мед бурджыка курччавсяс. Но кучикыс вöлi чорыд на. Ванюк босьтiс öти тор. Сотiс кисö, но эз шыбит. Пуксисны пызан сайö. Черлыяс доймымöн няклялiсны нильöг сьöд кучиксö. Сэсся шуисны жаритны пач вылын. Витьö дон кöрт пач вылö шелькъялöмöн тэчис кучиксö. Кучик нюкрасис, тшынасис, но небзьыны эз кöсйы. Джынвыйö курччалöмöн Ванюка-Витьöа ньылалiсны öгырасьöм торъяссö. Кучик сибдалiс пиньясö.
Керка пасьта разалiс чöскыд дьöгöть дук.
Светлой памяти отца и дяди
Эх, нет поры лучше весны. Весна и скотину, и природу оживляет-освещает. Солнце уже обжигает стриженную наголо макушку. Ветерок мягкий, как Буско, облизывает лицо, только не царапает шершавым языком. Во дворе, на приоткрывшейся травке синеют лужицы с хлопьями подтаявшего снега. Эх, хорошо по луже пробежаться босиком, по мякоти снежной, а потом встать на раскалённые доски крыльца... Сдвигаешься с промокших пятен, а за тобой следы тают, будто кто-то невидимый тряпочкой вытирает.
Брат-Витька говорит, что под черёмухой снег гниёт. Пятилетнего Ваньку не обманешь: пошёл, сидя на корточках долго нюхал. Не обманул брат: точно гнилью пахнет. Интересно, если посолить, будет портиться? И ещё чем-то горьким пахнет. Но горечь, видно, от черёмуховых корней. Как лосятина. Второй год, правда, лосятины не видели: отец у Ваньки воюет, у брата-Витьки, наверно, и не было отца. Тётка-Наталь, тётка-Паладь и мать стрелять не умеют: глаз, мол, не закрывается. А спят почему-то с закрытыми глазами. Нарочно подсматривал. Может просто буханья боятся, только признаться стыдно?
На праздники щи с мясом варили. Никому досыта не досталось. Тётка-Наталь мяса мало положила, надо, говорит, на второй раз оставить. А вот если брюхо туго-натуго набить, может неделю можно не есть. А то из-за стола встаёшь, и уже забыл, ел ли. Шея, говорят, у Ваньки скоро оборвётся. Врут, наверно. Если бы обрывалось, давно бы помер. У овец вон как отрежут, так и помирают. А сестре-Свете вчера ещё по руке ложкой досталось: большая уже, дескать, руками не хватай. А что там хватать? Одну картофелину взяла, с того не убудет. Вот подрастёт брат-Витька, пойдут в лес, на охоту. В деревне промысла никакого, разве что мышей ловить. А потом река вскроется, будут рыбачить: хариусов бочку засолят. Надо бы матери сказать, чтобы под водостоком бочку не портили. Отец вернётся, удивится: сын-то, дескать, у нас кормилец уже. Старое ружьё Ваньке отдаст. Втроём пойдут лося бить, много можно будет мяса принести. Отец всех сильней, он принесёт.
Только не идет с войны отец. Бегают, наверно, гитлеры. Отец хорошо стреляет, если бы не бегали, давно бы всех перестрелял. Или в танк спрятались. Если б дедушка с ним был, давно бы уже окружили, но не пошёл дедушка воевать. А потом и с голоду помер. Лица дедушкиного Ванька хорошо уже не помнит. Помнит только, что на печке широ-окий старик сидит и к себе Ваньку подзывает: “Эх, Ванюк, Ванюк, никого так не жаль. Тебя только жалею. Одни кости у тебя остались. Накормить не могу, дай хоть силушку дам.” Потом обнимет и заплачет. Бородкой стриженую голову щекочет, а бородка мокрая. Как силу отдал, так и помер. Как-то бабы завопили: самый, мол, сильный в деревне мужик был, да вот голод убил, а потом на Чудской бугор отвезли. Ванька тогда спросил, когда дед вернётся, а мать сказала, что не придёт, там решил остаться. Потом на могилу ходили... Детям по картофельной шаньге досталось... Нашли где-то ржаной муки...
Сегодня холодней вчерашнего. Доски на крыльце холодные, босиком не бегается. Сестра в школе, матери на работе. Витька и Ванька сначала поиграли в войну, но надоело: вдвоём скучно играть, да и есть хочется. Сухарик хоть какой-нибудь искали, не нашли. С клети сушёную рябину, припасённую на приманку для рябцов, давно уже всю съели. Но всё казалось, что в укромном уголке ещё что-то осталось. Ноги сами по взвозу тащили на клеть. В полутьме долго ползали на карачках, но подобрали только три почерневшие ягодки. Витька на год старше, две ягодки он отдал Ваньке: я-то, говорит, уже большой, а тебе расти надо. Но Ваньке всё-равно хотелось есть.
С клети поднялись на чердак: может, хоть в каком-нибудь туеске ячменное зёрнышко или в лукошке щепотка муки найдётся... Если бы знали, что голодать придётся, в каждый уголок бы сухарей напихали заранее. На чердаке ничего не нашли. Пошли уже к лазу, но Ванька вдруг споткнулся обо что-то и чуть вниз репкой не полетел в клеть. Витька пнул это что-то, похожее на плашку. “Что такое?” Ванька царапнул ногтем пыль с плашки: “Не знаю, что-то в смоле.” “А-а! Я знаю! Это дедушка-Карп откуда-то привозил, когда матросил. Шкура какая-то, может и водяного.” Витька сбросил плашку вниз. Плашка стукнулась об пол клети. “Зачем тебе?” — спросил Ванька. “Прыгай, сейчас пожарим”.
Нашли сковородку. Вынесли на улицу. Витька растопил железную печку за банькой, потом сел и, по-взрослому свернув цигарку, задымил. Разок мать, правда, настучала уже по башке за это, но сейчас никого рядом не было, курить можно было смело. Ванька, хоть и пять лет ему всего, никому не скажет. Это же позор на весь мир, если отец воюет, а сын предатель. Не гитлер же он какой-то. Труба гудела, дым валил вверх, в сковородке сипела вода, залитая вместо масла. Воду добавляли раз пять, но через какое-то время она чернела и выкипала. Братья глотали слюни. Под рёбрами кололо всё сильней. Витька беспрерывно тыкал палочкой куски шкуры, не стала ли мягче.
Стемнело. Матери на работе. Света, видно, со школы пошла в хранилище гнилую картошку перебирать. Ваньке не терпелось: “Ну как?” “Счас, проверим. — Витька ткнул палкой. — Мягкое, пойдёт.” Сковородку занесли в дом. Витька на хлебной доске порезал шкуру на мелкие кусочки ножом из старой косы для колки лучины. Мелко-мелко, чтобы кусать легче было. Но шкура была ещё жёсткая. Ванька взял кусочек. Обжёг руки. Не бросил. Сели за стол. Стали жевать до боли в челюстях. До ломоты. Чёрную полуобгоревшую, полусклизкую шкуру. Потом решили дожарить дома, прямо на железной печке. Растопили печь. Порезали тоненькими полосочками. Разложили. Полосочки шкуры ёжились, морщились, потрескивали, но мягче никак не хотели становиться. Пожевав как-попало, Ванька с Витькой заглатывали обугленные кусочки. Кусочки застревали в зубах. Смола залепляла нёбо.
Дом пропитывался вкусным дегтярным духом.
Авторский перевод с коми
Назад в раздел
