Ланги

Тавет, закинув за плечо двустволку, шел по берегу неширокой протоки Восяхово, которая ближе к осени обмелела настолько, что местами ее можно  было переходить  вброд. С правой стороны поднимался коренной берег, поросший молодыми березками, кедрами и лиственницей.
Первые осенние заморозки. Листья берез, похожие на стружки, отрывались от веток и плавно падали на землю.
Но солнце было еще теплым. Тавет с удовольствием подставлял его лучам свое смуглое лицо. Был он среднего роста, широк в плечах. Темноволосая голова крепко сидела на короткой, толстой шее. В поселке иногда посмеивались над ним:
-Эй! Шею-то куда подевал? Может, она с затылком срослась?
Тавет на подобные шуточки не обращал внимания: пусть себе зубоскалят, если им делать нечего!
Гораздо больше его задевало, когда подтрунивали над Ланги, полуторамесячным щенком охотничьей лайки, которого он начал выводить с собой на охоту. Вот и сегодня утром сосед Ай-Паял крикнул ему вдогонку:
- Хватит людей смешить! Кто таких мальков в тайгу берёт?
Тавет хмуро огрызнулся:
- Не твое дело, Ай-Паял!
Сейчас Ланги, загнув хвост колечком, весело бежал рядом с хозяином. Среди осенней желтизны четко выделялась его темная густошерстная спинка. А когда пёс  оборачивался, на груди мелькало белое, похожее на бабочку-капустницу, пятнышко. Стоило Тавету остановиться – останавливался и Ланги. Уши у него вставали торчком, а в черных, словно угольки, глазах загорался вопрос: в какую сторону мчаться? Кого догнать?
«Добрая растет собака!» - радовался Тавет и наклонялся, чтобы потрепать Ланги по мягкому загривку.
Давно мечтал он о чистопородной лайке, с которой можно будет зоревать весной и осенью, надолго уходить в тайгу. Без хорошего пса что за охота? Блуждание в потемках! «Один умный пёс надежней ста помощников. Зверь шерстину на траве оставит, и то собака его сыщет», - говаривали старики ханты. Нынче мечта сбылась – зоотехник Хозяинов, чья лайка недавно ощенилась, отдал ему кобелька. Тавет долго выбирал щенка – водил пальцем по кончику носа, щупал уши и зубы: чутье, слух у будущей охотничьей собаки должны быть безупречны! Наконец он остановился на том, у которого на груди белела отметина.
- Назову тебя Ланги! – сказал он щенку. – Ланги, слышишь? Это значит – «бельчатник».
- Красивое имя! – одобрил Хозяинов. – Звучное!
- В старину у нас говорили: «Кто лайкой на белок не владеет, у того ни рук, ни ног, ни глаз нету», - засмеялся, пряча щенка за пазуху, Тавет.
Матери щенок понравился.
- Маленький да удаленький! – сказала она, погладив Ланги. – Смотри-ка, как разумно посматривает!
Щенок, смешно загребая неокрепшими лапами и переваливаясь с боку на бок, пустился обследовать комнату.
Мать завела ему вслед старинное причитание:
Песца пушистого следы
Будешь ты тропить умело,
За лисицей быстроногой
Смело пустишься вдогон,
Белок, скачущих по веткам,
Зорким взглядом не упустишь,
Птиц застреленных отыщешь
И хозяину снесешь!...

Тавет заботливо ухаживал за щенком. Он даже попросил на работе небольшой отпуск. Сам кормил его, выгуливал и, думая о наступлении холодов, смастерил во дворе добротную конуру, обшитую дерматином. По вечерам он читал книги по дрессировке охотничьих собак, и не было в поселке старика из бывших охотников, с которым бы Тавет не затеял обстоятельной беседы о натаскивании лаек. Ланги научился подавать хозяину то правую, то левую лапу, без разрешения не принимался за еду и вообще проявлял редкую сообразительность.
- Молодец! – хвалил  щенка Тавет. – Умнейший пес! Умник!
Довольный Ланги вилял хвостом и радостно повизгивал…
Разумеется, Ай-Паял прав: полуторамесячного щенка выводить в лес рановато, - но разве знает сосед, каких успехов достиг Ланги, как стремительно он развивается? Собаку к охоте надо приучать смолоду, и не на словах, а на деле – только тогда из неё выйдет настоящий помощник!
Кое-где в лесу лежал выпавший накануне и не успевший растаять первый осенний снежок. Самое время подстеречь выводок рябчиков или даже косачей! Интересно, как поведет себя, учуяв дичь, Ланги?
Шагая вдоль протоки, по которой шла шуга – вода жила уже последним дыханием, - Тавет вдруг приметил за песчаным сыском двух уток-турпанов. Вскинув ружье, он замер на месте. Утки, в поисках корма, скрылись в зарослях. Тавет подкрался ближе к берегу. Ланги, насторожившись, последовал за ним. Когда турпаны появились вновь, прогремели два выстрела.
Тавет был метким стрелком. Не промахнулся он и сегодня. Теперь предстояло работать Ланги! Упрашивать щенка не пришлось. Негромко, энергично залаяв, молодой пес короткими прыжками понесся к протоке, и не успел Тавет присвистнуть ему вдогонку, призывая к осторожности, как Ланги, ступив на тонкий ледяной припай в метрах в двух от берега, провалился в холодную осеннюю воду.
С досады Тавет даже пристукнул кулаком по лбу: надо же быть таким дураком! Вывел, называется, пса на охоту! Долго ли щенку простудиться? Правильно насмешничал Ай-Паял, слушаться надо умных людей, а не огрызаться в ответ!
Протока была мелкой, утонуть Ланги не мог.
- Ко мне! Ко мне! Назад! – крикнул Тавет. Но, к его удивлению, щенок не послушался – лишь мельком взглянув на хозяина, всё рвался вперед, к добыче, с треском ломая лапами лед. Впереди блестела на солнце полоса чистой воды.
- Куда ты? – закричал Тавет, бросаясь к протоке. Он еле-еле успел схватить Ланги за загривок: еще мгновение, и пес пустился бы к уткам вплавь – видимо, свой охотничий долг он осознавал в полной мере!
Ланги был очень возбужден. Он чуть не вырвался из рук Тавета и глухо заворчал, когда тот попытался его слегка обтереть и обсушить. Чтобы щенок опять не ринулся в воду, Тавет привязал его ремешком к невысокому сетевому колу, торчащему у протоки. Отыскав подходящей длины жердину, сам побрел по воде за утками. Пес смотрел на него хмуро, исподлобья.
- Ладно, ладно, не сердись, - попытался утешить его Тавет. – Поохотились мы с тобой не худо, но рановато тебе еще со мной в тайгу ходить. Придется подождать малость. Пусть зубы поокрепнут, шерсть отрастет. Тогда тебе никакая вода не страшная будет. Потерпи, пёсик! Мы с тобой еще не раз и зверя, и птицу перехитрим. Вот увидишь! Ведь-ты у  меня умный, смышлёный, отважный!
Обычно в ответ на подобные похвалы Ланги радостно повизгивал, но сейчас он молчал.
Тавет встревожился: что-то неладное происходило с собакой. Неужели обиделась на хозяина?
- Я же хотел тебе помочь, глупыш! – стал оправдываться Тавет.- Ну простыл бы ты, закоченел окончательно – вода-то ведь уже ледяная, - и что бы тогда было?
Ланги не отзывался, а если бы умел говорить, то, наверное, сказал бы примерно следующее:
 «Привязал меня тут. Как дворняжку какую. Уток сам палкой из воды достаешь. Зачем тогда меня натаскивал? Птичьи крылышки заставлял тебе приносить? Беличьи хвосты? Разве плохо я это проделывал? Ты же сам меня хвалил, то рыбки, то мяса в награду давал, а то и косточкой баловал! Один раз хвоста не принес – так ты со мной и разговаривать не захотел! Я ведь должен был этих турпанов взять! Должен! Я твердо это знал до сегодняшнего дня, вот теперь – не знаю. Должен или не должен? Лезть мне в воду за дичью следующий раз или не лезть?»
Но Ланги даром речи не обладал, и Тавету оставалось лишь догадываться, почему загрустил его весёлый щенок. Беспокойство в душе осталось, но большого значения происшествию он всё-таки тогда не придал.
Вернулись домой. Тавет разогрел уху из щуки и быстро опустошил свою миску…
За зиму Ланги изрядно подрос, превратился в крепкую молодую лайку. Тавет с нетерпением ждал весны, чтобы испробовать своего любимца на новой охоте.
Как только открылась вода, он снарядил моторную лодку и, посадив пса на корму, поехал вниз по Горной Оби к Птичьему острову. Здесь во время весенних перелетов любили ночевать дикие гуси и утки.
К вечерней зорьке Тавет и Ланги, с трудом переступая через пружинистые, покрытые прошлогодней пожухлой травой кочки, дошли до озерка, где водилось особенно много дичи. Тавот притаился в тальниках. Рядом расположился вымазанный жидкой глиной Ланги.
Ждать им особенно долго не пришлось. Четыре шилохвости взлетели из камышей и летали кругами над озером, высматривая место для новой посадки. Тавет выстрелил дуплетом. Утки стали падать вниз. Но одна из шилохвостей была, видимо, лишь ранена – забившись в воде, она поплыла в прибрежные заросли.
- Ланги! Ищи! – скомандовал собаке Тавет.
Пёс не двинулся с места.
- Ланги! Кому сказано?
Собака вскочила и – юркнула в кусты, в противоположную от озерной отмели сторону.
- Куда?! – закричал Тавет. – С  ума сошел, что ли?!
Но Ланги и след простыл. Сколько ни звал его хозяин, сколько ни метался по берегу – всё было тщетно. Обозлившись, он сам побрел на поиски уплывшей шилохвости. Но и та куда-то запропастилась. Забилась, наверное, подальше, в камыши, поди, ее теперь сыщи в желтовато-бурых весенних травах без собаки!
Подобрав лишь одну утку, Тавет, уставший и злой, стал караулить других шилохвостей. Но время было упущено – вечерняя зорька догорела, и в сгустившейся темноте слышал он теперь только посвист пролетающих птиц, да в вышине мелькали их неясные силуэты.
Ланги всё не было. Тавет, разыскивая его, едва не сорвал голос. Наконец решил вернуться к лодке… Пёс, как ни в чем не бывало, сидел на носу моторки. Заметив хозяина, он легко спрыгнул на берег и затрусил к Тавету. Обнюхал единственную шилохвость, болтавшуюся на ремне, и протянул Тавету лапу, - настроение у пса, судя по всему, было отличное. Еще бы, ведь он не помешал хозяину охотиться, дал ему самому спокойно поискать раненную утку!
Тавет разозлился еще больше.
- У-уть! – сердито прикрикнул он на Ланги и замахнулся на него прикладом ружья. – Пошел прочь от меня! Видеть тебя не могу! Всю зорьку мне испортил!
И тут с высоты на освещенную молодой луной гладь Горной Оби ухнула стая белокрылых турпанов. Мгновенно прицелившись, Тавет нажал на курок. Один из турпанов стал падать в воду.
- Ну, Ланги! Вперед! – с надеждой скомандовал собаке хозяин.
Но ситуация повторилась – пёс припустил от берега и растаял в зарослях.
В растерянности Тавет присел на корягу.  Хорошенькая история! Это что же, теперь всегда так будет? Мечтал, мечтал об охотничьей лайке, и вот на тебе – все труды впустую.
Над рекой гулял пронизывающий ветер. Стало совсем темно. Тавет сильно промерз, а Ланги все не появлялся. Еще не хватало тут из-за него ночевать!
Раздосадованный Тавет сновал по влажному песку, свистел, кричал, и когда, наконец, из-за кустов выскочил Ланги, швырнул в него первой попавшейся палкой. Какой это было ошибкой, он понял мгновение спустя – пёс снова исчез.
Измучившись и охрипнув, подзывая собаку, Тавет сел в лодку.
- Раз так, - крикнул он напоследок, - я тебя проучу! Оставайся здесь один. Проголодаешься – сам реку переплывешь, авось умнее станешь! Уже не щенок, чтобы я тебя из холодной воды вытаскивал, - шерсть вон как у медведя! – и дернул за шнур; мотор заревел, дюралька, кренясь, полетела к дому…
Ссориться с собакой ничуть не легче, чем разругаться с близким другом.
Весь следующий день Ланги не появлялся, и Тавет просто места себе не находил – мотался по окрестностям, словно олень, донимаемый в летнюю жару гнусом. То и дело он бегал к реке, всматривался в направлении песчаной косы Кев Ур, откуда, по его расчетам, мог приплыть провинившийся пёс. Но никого не было видно на пустынном берегу, только снежные шапки острогов Полярного Урала, сверкавшие на солнце, слепили глаза.
И зачем он только вчера поддался своему раздражению, уехал, бросив собаку? Да, Ланги вел себя скверно, но разве не он сам, Тавет, в том виноват? Грубо кричал, швырял палкой. А тогда, прошлой осенью? Ведь он просто не понял Ланги, помешал ему исполнить свой охотничий долг и тем самым посеял в нем смятение. Ланги, сбившийся с толку, не знает, как вести себя на окоте, в его поведении есть логика, и бессмысленно теперь на него сердиться. Нужно было проявить побольше терпения, поработать с собакой, добиться послушания лаской, а не безобразными криками.
Под вечер, взяв ружье, Тавет спустился к Оби и завел моторку.  Он быстро пересек реку, достиг места вчерашней охоты, тщательно осмотрел всё вокруг. На песке никаких следов – Ланги и не думал искать хозяина. В груди шевельнулась обида, но Тавет подавил ее: нечего упрекать животное, сам во всем виноват!
Он стал не спеша обследовать окрестность. Перебрался на лодке к поросшему кустарником островку: вдруг Ланги приплыл сюда? Здесь можно было разжиться дичью, а то и зайца поймать, косые любят на острове лакомиться корой молодых тальников. Ребятня из поселка всегда ставит тут капканы и петли. Теша себя мыслью, что пес добыл пищу и теперь лежит где-нибудь в подветренном ложке, отдыхает, Тавет время от времени принимался ласково подзывать его:
- Ланги! Ланги! Умный пес, умник! Иди сюда! Я привез тебе косточку! Ланги!
Стало смеркаться. Но Тавет решил не уезжать, пока не отыщет собаку – только так он сумеет загладить перед ней свою вину!
Вернулся на коренной берег, тщательно всматривался в исхоженный чайками-халеями и утками песок. Ничего! И вдруг, когда он уже почти перестал надеться, в устье небольшого ручейка глаза приметили что-то похожее на отпечаток собачьей лапы. А может быть, это след лисы? Но нет, тот был бы помельче. Неужели Ланги?!
Сердце Тавета забилось сильнее – теперь он уже не сомневался: собака на острове! Нужно только как следует обшарить все тальники и заросли.
Утром Тавет снова отправился на поиски. Наконец в густом березняке на западной оконечности острова он вдруг услыхал какие-то странные звуки: не то  царапанье по корью, не то шорканье по земле. Кинулся в чащу. Среди корявых полярных березок что-то темнело. Неужели Ланги?!
- Ланги!
Но что случилось с собакой?! Тавет глазам своим не поверил: крутясь и извиваясь среди поломанных веток, пес пытался освободиться от захлопнувшего морду капкана! Так вот почему он не откликался на зов хозяина…
Тавет бросился к собаке, разжал ножом пружину капкана, настороженного, видимо, на зайца или лисицу, и высвободил  Ланги. Повыше переносицы у того кровоточила довольно глубокая рана. Заскулив, Ланги благодарно прильнул к хозяину и лизнул ему руку.
Слезы подступили к горлу Тавета. Он обнял пса, горячо шепнул ему в ухо:
- Прости меня, пёсик, прости!
И, словно отвечая на эту просьбу хозяина, Ланги еще теснее прижался к нему.
Тавет промыл и посушил кровоточащую ранку, зашил порванную кожу оленьей жилкой. Затем из кармана ватника достал сухари, косточку и вяленую рыбу. Пораненная капканом морда у  Ланги еще, конечно, болела, но угощение он съел с аппетитом.
- Поедем домой! – сказал Тавет и пошел было вперед, уверенный, что пёс побежит за ним, но вдруг услыхал за спиной жалобное поскуливание. Пытаясь догнать хозяина, Ланги волочил по земле перебитую лапу. Упав на колени, Тавет осмотрел собаку. Как это он сразу не заметил, что у Ланги перебита нога? Правда, больное место скрывала густая черная шерсть, запекшуюся кровь на ней не было видно. Неужто в него стреляли? Похоже на то! Наверное, на острове побывал вчера утром кто-то из молодых неопытных парней-охотников.
- Мерзавцы! – выругался Тавет. – Собаку от зайца отличить не могут!
Подняв Ланги на руки, он понес его к лодке.
Дома Тавет, осторожно положив лайку на пол в сенках, побежал к зоотехнику Хозяинову.
- Николай Петрович, выручайте! Мой Ланги занемог.
Зоотехник осмотрел пса и покачал головой:
- Плохи дела! Рана на бедре загрязнилась, может начаться гангрена. И кабы он, бедняга, мог себе кровь сразу зализать! Собачья слюна дезинфицирует лучше всякого лекарства. Но тут случай особый, морду ведь капканом замкнуло…
Тавет повез Ланги в районную ветлечебницу. Там ему прочистили рану, сделали несколько уколов.
После этого случая Ланги еще больше привязался к хозяину. Однако охотничьи навыки привить ему так и не удалось.
 - Да, - вздыхала мать всякий раз, как Тавет собирался идти в тайгу, - не повезло тебе, сынок. Зря ты тогда, в первый раз, отогнал его от раненой утки. Вот он и считает, что убитую дичь трогать нельзя, а от выстрелов лучше спрятаться.
- Хватит, не трави душу, сам знаю, - мрачно отзывался Тавет. Обидно было потерять такую собаку. Но что поделаешь? За собственную глупость надо расплачиваться.
Впрочем, Ланги даром своего собачьего хлеба не ел – он теперь видел свой долг в том, чтобы везде и всюду охранять хозяина. По утрам он сопровождал Тавета до школы, где тот работал учителем. Бодро трусил впереди, и дай Бог повстречать им какую-нибудь собаку! Ланги вихрем налетал на неё и отгонял в сторону. В его сердитом лае и слышалось: «Прочь с дороги, бездельник! Не мешайся под ногами, когда мой хозяин спешит на работу!»
Пока шли уроки, Ланги лежал под школьным крыльцом. И какая бы во дворе ни стояла погода, сколько бы ни задерживался Тавет на занятиях, пёс не покидал своего поста. Здесь Ланги ждали и другие обязанности: стеречь дом, предупреждать Тавета о любой опасности или наоборот – о появлении друга. На каждый такой случай пёс  лаял по-особому, Тавет понимал его, как говориться, с «полуслова».
К трехлетнему возрасту Ланги так возмужал, что ни одна собака посёлка не решалась вступать с ним в драку. Только соседская овчарка Рекс постоянно задирала его – видно, горделивая осанка Ланги не нравилась ей. Рекс был сильнее, но не отличался изворотливостью, и Тавет испытал удовольствие, наблюдая, как Ланги однажды перехитрил агрессивного соседа. В заборе соседа, который разделял участки, имеется лаз. В него сравнительно легко мог протиснуться Ланги. Он это местечко хорошо знал и не раз им пользовался, когда требовалось почесать во время линьки густую шерсть на спине. В этот вечер Рекс вел себя особенно нагло. Ланги глухо заворчал, опасаясь вступать в открытую схватку. Потом, словно что-то надумав, всё-таки приблизился к овчарке и начал кружить возле неё, то подскакивая, то отступая. Таким образом он заманил Рекса к самому забору. Потом события развернулись следующим образом: Ланги, изловчившись, куснул овчарку. Разъяренный Рекс оскалил зубы и грудью налетел на противника. Тогда Ланги вдруг припал к земле и скользнул в лаз. Рекс, на секунду опешив, ринулся вслед за ним – но не тут было! Более крупная и плотная овчарка застряла в дыре, зажатая со всех сторон деревянными плахами, а лайка как ни в чем не бывало разлеглась в огороде на травке!
Тавет от души хохотал, глядя из окна на эту сценку. Потом он подозвал Ланги и потрепал его по мохнатой шее:
- Умнейший пёс! Умник! – А Рексу сказал: - Знай наших! Впредь не будешь обижать собрата!
Однако решительный бой с Рексом был у Ланги впереди.
Неподалеку от дома Тавета, на крутояре, стоял колхозный склад. В начале зимы подле него обычно забивали скот. Разумеется, все собаки посёлка сбегались в эту пору сюда. Здесь разыгрывались ожесточенные драки, и не один пёс потом зализывал себе раны.
Ланги и тут проявил редкую сообразительность. Пока собаки, слепившись в один бешено вертящийся шерстяной ком, дрались из-за какой-нибудь требухи, сама требуха оставалась как бы ничейной. Ланги это приметил. Теперь он, явившись к складу, первым кидался к выброшенному куску, провоцируя тем самым драку. Собаки, пытались отогнать Ланги, затевали схватку. Пока они визжали и кусали друг друга, Ланги быстренько оттаскивал в сторону «забытую» всеми добычу.
Рекс, видимо, разгадав тактику соседа, решил ему отомстить: сбив изрядную собачью ватагу, в один прекрасный день окружил Ланги в его собственной конуре. Тому – хочешь не хочешь – пришлось принимать ближний бой. Но, видно, добрые духи были на стороне Ланги: когда клыки Рекса уже коснулись его горла, какой-то гвоздь, валявшийся на земле, впился овчарке в лапу. Взвыв, она подпрыгнула вверх, и лайка успела отскочить к дому, откуда уже в тревоге выбежал Тавет
После этого случая Рекс уже никогда не посягал на владения Ланги, ни не его собачье достоинство.
- Коль унёс ноги от верной смерти, другая уже не настигнет: ей ведь через тень первой перескочить потребуется, - приговаривала иногда мать Тавета, поглаживая Ланги по спине. Она тоже привязалась к собаке, даже, пожалуй, больше чем сам Тавет.
Самые лакомые и кусочки из общего семейного котла доставались Ланги, а  в  сенках на полу появилась теплая лосинная шкура, на которой он спал в зимние холода. Мать еще и укрывала его своей старой ягушкой.
- Зачем ты балуешь собаку? – рассердился Тавет. – Ведь она не ребенок.
Мать в ответ пристально посмотрела на своего взрослого сына, и Тавет сразу умолк – столько было в его глазах невысказанного страдания. И дернул же кто-то его за язык: «Ребенок!» Разве не знает он, как давняя трагедия разрывает матери сердце, не дает покоя ни днем, ни ночью?
…Время было послевоенное. Трудное, жили впроголодь. Чтобы хоть как-то прокормиться, летом всей семьей выезжали на плавной лов куда-нибудь в дальние, глухие места. О лодочных моторах тогда еще и мечтать не смели, ходили на гребнях или под самодельным парусом. Гребли все – и взрослые, и дети. Тавета возили с собой в берестяной люльке, он был совсем маленьким.
 По реке гулял сильный ветер. К полудню он усилился. Волны стали закручиваться белыми барашками. Мать умоляла мужа поднять сеть пораньше и укрыться где-нибудь в тихой заводи, но рыба шла хорошо, и отцу Тавета не хотелось терять лишних муксунов или нельм. Когда же наконец стали выбирать сеть, оказалось, что она зацепилась под водой за «задеву» - корягу-топляк. Лодку начало захлестывать, дно залило водой. Сеть все не отпускало. Отец тянул её из всех сил, три старших брата Тавета – мальчики-погодки – помогали ему.
 -Брось сеть! – кричала сквозь ветер мать. – Брось! Утонем!
Но отец и в момент опасности оставался рыбаком: бросить сеть для него было равносильно тому, чтобы покинуть в беде верного друга.
Но вот сеть подалась и… в это мгновение огромная волна накрыла лодку. Бударка пошла ко дну. Отец метнул в воду спасательный круг, крикнул матери:
- Хватай люльку и плыви!
Отец и три старших сына утонули. А мать каким-то чудом добралась до берега. Чудом было и то, что Тавет не захлебнулся в своей насквозь промокшей берестянке. Обоих подобрали потом жители близлежащего поселка.
С тех пор прошло много лет. Мать стала известной в их краях охотницей, и не было женщины в округе смелее ее: ведь ей пришлось пережить такое, после чего и собственная смерть не страшна. Всю силу своей материнской любви перенесла на единственного, оставшегося в живых Тавета, мечтала о внуках, а пока что баловала собаку…
 Тавет продолжал ходить с ружьем в тайгу. Ланги он всегда брал с собой, хотя тот по-прежнему не прикасался к подбитой дичи. Особенно он любил сборы на охоту и первым бежал по длинному спуску к дюралевой лодке. Где важно усаживался на переднее сиденье, поджидая хозяина.
В один из весенних дней, в субботу, они отправились на остров Горелый, названный так из-за сильного лесного пожара, некогда на нем бушевавшего. От поселка до острова – километров тридцать по извилистой, неширокой протоке Осхем.
Пристав  к  острову, Тавет выбрался из лодки и пошел на разведку. Ланги потрусил за ним. Они пересекли несколько небольших болотец, взобрались на песчаную гриву и вдруг услыхали вдали гортанные крики диких гусей.
Тавет молниеносно перезарядил ружье, сменив четвертый номер дроби на более крупный и нулевой. Гуси! Надо же, такая удача! Теперь только бы не промахнуться!
Вот со стороны Куншольского сора показалась небольшая стая. Кружа над болотом, гуси высматривали место для посадки. Тавет выругался с досады: птицы явно не собирались подлетать ближе, а с такого расстояния целиться бесполезно. Чем бы их подманить? Наконец его осенило, - как же он мог забыть, что гуси всегда реагируют на бегающую по земле собаку?
- Эй, Ланги! –крикнул он. – Вперед! Туда! – и указал на болото. Для верности он сдернул с головы и швырнул подальше свою шапку. Шапка – не утка. Ланги обязательно постарается принести. А гуси наверняка заметят пса.
Так и произошло. Гуси, увидев собаку, подались к песчаной гриве. Укрывшись за березой, Тавет взвел курок. Но помешала мелькнувшая перед глазами веточка – она вдруг прикрыла мушку. Пришлось выскакивать на открытое место, время было потеряно, и он, конечно, промазал. Гуси тем временем отлетели уже далеко. Раздосадованный Тавет пнул носком болотного сапога нерастаявший ком снега. И тут случилось непредвиденное: под снегом, видно, оказался какой-то пенек. Тавет от неожиданности потерял равновесие, споткнулся и начал  падать. Инстинктивно отводя в сторону руку с заряженным ружьем, он нечаянно нажал пальцем на курок. Прогремел выстрел, и левое бедро пронзило резкой болью.
«Дурак! – выругал он сам себя. – Я же забыл поставить предохранитель!»
Кровь тёплой струйкой побежала вдоль икры. Превозмогая подступившую слабость, Тавет сел на ягель и стал стаскивать с себя сапог и толстые ватные брюки. Как хорошо, что он надел сегодня именно их: иначе весь заряд сидел бы в ноге!
Сильно шла кровь. Но вена, кажется, осталось неповрежденной. «И почему только он не взял походную аптечку? Всегда берет, а сегодня, как назло, оставил в лодке…» Что же делать?- лихорадочно думал он. И вдруг вспомнил: мать говорила, что внутренние пластинки березовой коры хорошо останавливают кровь. С их помощью она однажды спасла соседа, проткнувшего себе в лесу руку  острым ножом-сёхаром.
Кое-как доковылял до росшей неподалеку березки, Тавет отодрал кусок белой коры, отщепил прозрачную берестяную пленку и наложил на рану. Потом, разорвав нижнюю рубаху, перевязал бедро. Попробовал идти – но на раненую ногу ступить не мог. «Неужели задета кость? – Он снова опустился на ягель. – Да… в хорошее положеньице я угодил!.. – с горечью усмехнулся Тавет – И главное – сам опять во всем виноват!»
Нужно добраться до лодки, но как? Ведь до неё не менее километра, а идти он не может… тем более по болоту, по кочкам… И еды с собой нет.… Ведь мать приготовила, а он от нее отмахнулся: дескать, зачем лишнюю тяжесть таскать, к вечеру вернусь, поем. Боль в ноге становилась все нестерпимей. Но Тавет все же потащился к березняку, охотничьим ножом срезал молодое деревце. Расщепил его слегка посредине, сделал небольшую поперечину. Опираясь на это сооружение – нечто вроде костыля, можно было немного передвигаться. Но далеко, конечно, так не уйдешь.
Тавета охватило отчаяние. Вечерело. Солнце, словно рыба, купалось среди облаков. Скоро станет темно. Тавет почувствовал, что сильно проголодался. «Может, удастся подстрелить хотя бы утку? – подумал он. – Но ведь Ланги не допросишься за ней сбегать… Пустой номер!»
А чирки и шилохвости, как нарочно, то и дело низко пролетали над самой его головой. Не утерпев, Тавет все же сделал пару выстрелов. Две утки упали в болото.
- Ну! – с надеждой сказал Тавет крутившемуся неподалеку псу. – Ну же, Ланги! Сделай такую милость! Возьми уток!
 Но собака, услышав просительные, ласковые интонации в голосе, подбежала к раненному хозяину и, ласкаясь, протянула ему правую лапу в знак особой благожелательности.
- Тьфу! – сплюнул со злости Тавет. – И в кого ты только такой уродился? Разве что в меня, дурака?
К счастью, чирки свалились неподалеку. Опираясь на костыль, Тавет все сумел подобрать их. Кое-как развел костер и бросил уток в раскаленные угли. Никогда в жизни жаренный чирок не казался ему таким вкусным. Одного Тавет, поделившись с Ланги, съел, а второго оставил про запас.
Подкрепившись, он решил всё-таки добраться до лодки. Пожалуй, надо идти по  песчаной гриве. Это гораздо длиннее, но, по крайней мере, будет сухо, в случае чего и присесть можно, передохнуть – не то, что в болоте.
Уже в сумерках Тавет двинулся в путь. Всё небо заволокло тяжелыми черными тучами. Дул холодный северный ветер. Не успел он пройти и сотни метров, как повалил снег.
В ельнике они застряли надолго – до самого утра. Слава Богу, удалось развести костер, да и чирок у них был. Еще раз перекусив, Тавет прижался спиной к уцелевшемуся Ланги, прикрыл себе ноги еловыми лапами и забылся тяжелым сном.
Проснулся он на рассвете, дрожа от холода. Снег перестал, а ветер, наоборот, усилился. Всё кругом заволокло пеленой – уже не разберешь, где болото, где песок. Разворошив кострище, Тавет нашел несколько тлеющих угольков и снова развел костер. Идти дальше он пока не решался: пусть хотя бы уляжется ветер. Ланги заскулил. Крылышко чирка – не слишком обильный ужин для здорового, сильного  пса, а на завтрак ни ему, ни хозяину не досталось и этого.
- Все четыре лапы у тебя в порядке. Промысли себе что-нибудь, - посоветовал Тавет собаке. И приказывал: - Идти! Ищи!
Лайка, порыскав в ельнике, нашла мышиные следы. Комья земли так и полетели в разные стороны, но мышиная норка оказалось пустой. Ланги, зарычав, помчался по гриве в сторону берега.
Одному Тавету стало совсем тоскливо. Нога болела всё больше и больше – не началось бы заражение. Озноб сменился сильным жаром, явно поднималась температура.
Ланги не было довольно долго. Но каково было удивление Тавета, когда он вдруг увидел своего пса… с  увесистым зайцем в зубах!
- Ну, Ланги! – обрадовался Тавет. – Такого я от тебя не ожидал! Молодчина! Умнейший пес! Умник!
Неужели в собаке наконец проснулся инстинкт охотника? Или Ланги затравил зайца в порыве горячего желания помочь раненому хозяину?
 Как бы то ни было, пища теперь у них есть, огонь тоже, а с этим ханты ни в какой тайге не пропадет. Теперь надо только набраться сил, а там видно будет, что делать дальше.
Тавет освежевал зайца, и вскоре над заснеженными болотами поплыл аппетитный запах жареного мяса.
-Шашлык на острове Горелом! – пошутил Тавет. – Будем его потом вспоминать, а, Ланги?
Пес ответил радостным заливным лаем.
Еще через час Ланги приволок к костерку растрепанного ястреба – тетеревятника, и Тавет понял, откуда у лайки на носу глубокая ссадина: Ланги со свойственной ему хитростью воспользовался случаем. Ястреб терзал зайца, а пёс, оказавшись свидетелем маленькой лесной трагедии, решил ее исход в свою пользу. В общей схватке досталось и ему.
- Молодец! – сказал Тавет и поцеловал собаку в теплую мордочку. – Ты, конечно, пройдоха, но друг – настоящий. Спасибо!
Тем временем снова поднялась пурга. Утихла она лишь на следующий день. Тавет, превозмогая боль, тронулся в путь. Ему казалось, что он идет довольно быстро, но когда обернулся, увидел: ельник темнеет совсем рядом. Он со своим березовым костылем не протащился к полудню и четверти километра!
Тавет чуть не заплакал, а вместе с подступившими слезами пришел новый приступ слабости. Глаза заливал пот, хотелось пить. Пожевав снег, Тавет опустился на землю. Когда Ланги подскочил к нему, обвязал его шарфом, а, конец прикрепил к своему поясу. Теперь с помощью собаки, отталкиваясь локтями и коленом здоровой ноги, он медленно пополз к протоке.
К вечеру показался берег. Лодка была на месте. До нее оставалось не более сотни метров, когда Тавет вдруг потерял сознание.
Очнулся он от неистового собачьего лая. Над головой маячила кедровая ветка. Сквозь нее просвечивало серое небо.
- Ланги! Потише! – попросил Тавет. И подумал: «На кого это ты так расшумелся?»
Переводя взгляд в сторону берега, он оцепенел: возле лодки стоял огромный медведь.
Тавет нашарил двустволку. Слегка приподнявшись, достал из кармана патроны. Не успел он перезарядить ружье, как медведь, мотая головой, двинулся прямо к нему.
«Весна! – мелькнуло в мозгу  Тавета. – Медведь голоден! Голоден, зол и опасен! Если промажу – конец».
Хозяина тайги явно раздражал собачий лай. Не натасканный на медведя, Ланги не слишком боялся зверя, но как вести себя – толком не знал. Он то подскакивал к берегу, то мчался обратно, а медведь медленно приближался к редкому кедрачу, где лежал Тавет. Метрах в десяти он вдруг взревел и встал на задние лапы.
У Тавета замерло сердце. Он положил палец на спусковой крючок и застыл в страшном напряжении. Ланги в страхе прижался к нему.
Неожиданно медведь развернулся и длинными прыжками устремился в лес.
Напряжение спало, но теперь Тавет вконец ослабел… Он распластался на ягеле, не в силах даже пошевелиться. И вскоре впал в новое забытье.
Сколько оно длилось – Тавет не знал. День снова клонился к вечеру. И снова нестерпимо хотелось есть. Нащупав на земле кедровую шишку, он с трудом выколупнул из неё несколько прошлогодних орешков и сжевал их вместе с кожурой. Ланги тоже понюхал шишку, но есть не стал.
Вокруг со стороны реки донесся еле слышный рокот подвесного мотора. Лодка! Люди! Возможно, что Тавета ищут!
Теперь главное – дать о себе знать!
Тавет выстрелил в воздух. Шум мотора стал удаляться. Неужели не услыхали?!
- Ланги! – закричал он. – Голос! Пёсик мой, го-лос–с!
Вся надежда была только на собаку.
Ланги тотчас оказался возле лодки и залаял так, что у Тавета зазвенело в ушах, а с ближайшего болотца поднялись испуганные птицы.
Неужели и теперь не услышат?
Не услышали… Наверное, мешал мотор, относивший звуки в сторону от реки.
Мотор на мгновение притих, потом заработал снова. Было ясно, то лодка, обогнув Горелый, спускается дальше, вниз по течению.
«Наверное, просто для заправки останавливались», - подумал Тавет. И еще подумал, то протока, по которой они с Ланги добрались до  острова, могла за эти дни обмелеть. Тогда на остров нет иного пути, как через более глубокую протоку Мекхот-Пухар, а это лишние полсотни километров. В поселке, поди,  и не сообразят, что он подался в такую даль – ведь матери сказал, к вечеру, мол, буду дома.
Значит, выход один: во что бы то ни стало доползти до своей лодки.
Цепляясь руками за мокрую от растаявшего снега прошлогоднюю траву, он продвинулся немного вперед. Каждый метр давался ему с огромным трудом, перед глазами стоял туман, перехватывало дыхание. Но, кусая до крови губы, Тавет упрямо полз к лодке…
Наконец, сделав последнее неимоверное усилие, он схватился ладонью за корму.
Тут его ожидал новый удар. Рюкзак со съестными припасами – хлебом, чаем, маслом, сушеной рыбой, был разодран и пустой валялся на дне. Пробка бензобака выдернута, а сам бак свернут в сторону. Весь бензин вытек. Хозяин тайги похозяйничал здесь в свое удовольствие. Не такой уж он, значит, был голодный!
- Дьявол косолапый! – выругался Тавет.– Ободрал меня подчистую! Чтоб тебе провалиться!
Забравшись в лодку, Тавет примостился рядом с мотором. Идти на греблях? Но вряд ли у него хватит на это сил. В лодку запрыгнул Ланги. Предвкушая поездку, он устроился на своем излюбленном месте – на самом носу.
- Зря радуешься! – усмехнулся Тавет. – Никуда мы не едем…
Какое-то страшное безразличие вдруг овладело им. Нога словно закаменела, видимо, сильно опухла. Тяжелым туманом наползал сон. Откинувшись к заднему сиденью, Тавет уснул.
Ему снились бесконечные крутолобые сугробы, среди которых он скользил на своей дюральке, снился медведь, оскаливший клыкастую пасть. Протянул руку, Тавет хватал зверя за мощный загривок и силися позвать собаку: «Ланги! Ланги! Поему ты не помогаешь? Ланги?», но язык не слушался, и пес лишь с недоумением глядел на хозяина. Наконец удалось крикнуть: «Ланги! Спасай!»
Видимо, он кричал во сне, потому что, вздрогнув, тотчас проснулся. Лайки в лодке не было, на берегу – тоже.
- Ланги! Где же ты? Ланги! – простонал Тавет.
В ответ лишь прошелестел легкий ветерок. Похожие на спины гигантских осетров отроги Полярного Урала розовели на закатном солнце. Кругом было тихо. Заметно потеплело, снег почти растаял.
«Куда могла подеваться собака? Неужели опять медведь?»
- Ланги! – еще раз тихо позвал Тавет. – Вернись, Ланги! Я же без тебя совсем пропаду…
 Пес все не возвращался.
Но вот наконец за дальним мыском раздался собачий лай.
- Славу Богу! – облегченно вздохнул Тавет.
Вскоре из-за кутов тальника, облепленный глиной м грязью, показался Ланги. Увидев хозяина, он взвизгнул и устремился к нему. Лизнув Тавету висок, снова умчался в лес. Потом опять прибежал. «Чему он радуется? – удивился Тавет. – Может, какую дичину промыслил?»
Но тут в редьком кедраче, метрах в ста от берега, показался какой-то человек.
Тавет протер глаза: наяву или во сне?
Но человек быстро шел  к лодке.
Тавет не удержался, заплакал…
- Ладно, ладно, успокойся! – сказал человек. – Теперь все будет в порядке…
 - Это ты, Микупур? – улыбнулся сквозь слезы Тавет.
- Я самый, забыл, что мы с тобой в одной школе ребятишек учим? – засмеялся тот.
- Как же ты нас нашел?!
 - Пса своего благодари! Я к родственникам на лодке ездил. Возвращаюсь мимо Горелого, смотрю, какая-то собака на крутояре сидит и волком воет. Подошел поближе к берегу, пригляделся, смотрю – Ланги! Э-э, думаю что-то тут не так, с Таветом, видно, беда…
- Понимаешь, оступился, на курок нечаянно нажал…
 - А ну повернись, покажи ногу-то.
- Угораздило, понимаешь…
- Молчи, молчи, разговаривать потом будем. На охоте всякое бывает…
Пролежав месяца полтора в районной больнице, Тавет начал потихоньку ходить.
К осени решилось, что его переводят на работу в город. Первого сентября уже надо было приступать к новым обязанностям, а квартиру еще не дали.
- Поживете пока в гостинице, - сказали Тавету в гороно. – Потом с жильем  все уладим.
«А как же Ланги? – сжалось сердце Тавета. – Для матери место в гостинице, конечно, найдется, но кто пропишет собаку?»
Стали готовиться к переезду.
Вещи, книги, охотничье снаряжение – всё в доме вверх тормашками.
Чувствуя какие-то перемены, Ланги с беспокойством крутился среди этого беспорядка.
- Ну что ты тут вертишься? – с досадой спрашивал его Тавет. – Иди погуляй! Не видишь разве, как мне тошно?
Ему и в самом деле было не по себе: куда девать собаку? Разумеется, в поселке есть кому приютить Ланги, а то вовсе забрать к себе. Но ведь не всякой семье доверишь  такого пса, как этот! Там грубоватый подросток растет, тут за собакой толком присмотреть некому, у тех вечный кавардак – и сами поесть во время не успевают, и Ланги не накормят.
Мать тоже нервничала. Ей трудно было расставаться не только с Ланги, но и с поселком, в котором прошла её жизнь…
 Как-то вечером к Тавету наведался его старый приятель – Логи.
- Узлы вяжешь? – спросил он, встав на пороге. – Давай помогу!
 - Узлы-то я сам соберу,- вздохнул Тавет, - а вот что с лайкой делать – ума не приложу. В город не повезешь, здесь тоже не придумаю, с кем оставить.
- Мало думаешь! – улыбнулся Логи. И присвистнул: - Джек. Ко мне!
 В комнату вбежала темно-серая мохнатая дворняга. Ланги, поставив уши торчком, вытянул морду в сторону гостя. Потом, приблизившись к нему и обнюхав со всех сторон, добродушно оскалился.
- Вот видишь, - сказал приятель, - наши песики уже нашли общий язык. Поему бы тебе не оставить Ланги у меня?
 - Хм, - отозвался в раздумье Тавет.- Это мысль!
 - И неплохая.
- Правда, твой Джек бывает и агрессивным. Помнишь, как они однажды подрались с Ланги?
 - Помню. Это когда ты у Джека попросил лапу, а твой красавец вздумал тебя ревновать?
- Стал Джека отпихивать и сам лапу подал…
 - А мой, конечно, такого нахальства не стерпел и пустил в ход клыки… Еле мы их растащили тогда.
- Что поделаешь, собачья дружба без драк не обходится.
- И не только собачья!
Они вышли на крыльцо покурить. Псы мирно играли во дворе. Решение было принято. Ланги оставался в поселке.
В день отъезда Тавет перетащил во двор к другу собачью конуру. Чтобы не возбуждать у Ланги никаких подозрений, он не стал с ним прощаться. А Ланги, увлеченный свежей костью, не заметил его поспешного бегства.
Мать с вещами ждала теплоход, идущий с Омска до Салехарда. Стоянка была недолгой – всего полчаса. Тавет грузил узлы, книги, чемоданы, а на душе было спокойно.  Он тоже вырос в этом поселке, работал здесь в школе, у него тут много друзей…Трудное дело – переезд на новое место… Угнетало Тавета и чувство вины перед любимой собакой. Пусть Ланги нехудо пристроен у хорошего человека, но все-таки тот для него не хозяин… И вряд ли привыкнет к нему…
Матросы уже собирались убирать трап, как вдруг на деревянные сходни метнулась чья-то мохнатая тень.
Ланги!
Мгновенно сыскав Тавета в толпе  пассажиров, пес забросил ему лапы на грудь. Он тяжело дышал, свесив язык, но глаза у него были счастливые. Еще бы! Ведь он нашел хозяина!
Мать заплакала и отвернулась. Тавет и сам с трудом сдерживал слезы.  Он погладил лайку по упругой спине.
-Молодец, Ланги. Умнейший пес! Умник! А теперь иди,,. иди!..
Ланги в ответ лизнул Тавета в щеку.
- Знаешь что? – обрадовался Тавет. – Конечно, возьмем!
В это время раздался басовитый гудок теплохода. Расталкивая людей, к ним протиснулся помощник капитана.
- Товарищ! Возить животных на пассажирских судах без намордника запрещено. Сейчас же уберите пса. Слышите?! Мы и так опаздываем!
Пришлось схватить  Ланги за ошейник и спустить на дебаркадер.
-Держи его! – крикнул Тавет стоявшему на пристани Логи. -Держи покрепче! Я скоро за ним приеду! Счастливо!
Теплоход отчалил. Скрывшись в каюте, Тавет долго еще слышал душераздирающий вой свое верной собаки.
Прошло полтора года. Тавет с матерью жили в гостинице, обещанной квартиры все не было. За это время Тавет, как ни рвался, не смог выбраться в родные края повидать Ланги – дела не пускали.
Потом пришло письмо от приятеля.
 «Должен тебя огорчить», - писал тот. Не удается мне совладать с твоей лайкой. Поначалу вроде стала привыкать к нашему дому, но как гудок теплохода услышит, так сама не своя. Не ест, не пьет, Джека моего чуть не загрызла, когда он к ней сунулся. А в последнее время Ланги и вообще одичал. Пропадает неделями. Часто видят его возле твоего бывшего дома. Тяжело мне про такое писать, ведь вроде сам вызвался за собакой приглядывать, но ничего поделать не могу…»
Только следующей осенью удалось Тавету поехать в поселок. Прямо с пристани поспешил он к дому своего друга. Но собаки там не было…
 - Секи повинную голову! Не знаю, где Ланги. Уже месяца два его не видел, - развел руками приятель.
Тавет побрел по знакомым улицам.
 - Не видели мою лайку? – спрашивал он у каждого встречного.
 Люди пожимали плечами – в северном поселке столько собак, разве за каждой из них уследишь?.. Но кто-то ему все же сказал:
- Старика Кулю знаешь?
 - Это который на отшибе живет?
- Да, подслеповатый такой.
- Знаю, конечно.
- Загляни к нему. Может, туда твой пес прибился? У него часто приблудные собаки живут.
Прибавив шагу, Тавет заторопился на топкую окраину поселка, где в бревенчатом пятистенном доме жил старый Куля. По дороге он заскочил в магазин, набил карманы печеньем и сахаром – побаловать Ланги, если он там. А для деда купил бутылку портвейна.
Ланги действительно оказался у Кули.
Но лучше бы Тавет его не видел.
Нечто всклоченное, облезлое, тощее, лежало, растянувшись, на деревянном крылечке. Если бы не белая отметина, похожая на бабочку-капустницу, Тавет не признал бы Ланги.
Ошеломленный, он присел на корточки, погладил собаку по костлявой спине и с ужасом заметил, что в темно-серой шерсти белеют  седые волоски.
- Ланги, - шепнул он. – Бедный мой Ланги…
Пес даже не шелохнулся, только скосил на него гноящееся глаза.
 - Умнейший пес. Умник…
Эти некогда такие вожделенные слова, казалось, что-то пробудили в собаке. Она поднялась, села и потянула носом воздух.
Но, видно, и запах Тавета был уже не таким, как прежде, - Ланги, зевнув, снова улегся на крыльце и безучастно установился в одну точку.
 - А, это ты, Тавет? – послышался старческий голос.
 В дверях избы стоял Куля.
-Здравствуйте, - сказал Тавет.
- Здравствуй, здравствуй. Значит, снова в наших краях?
 Дед присел на рыбный ящик, достал прокуренную до черноты трубку.
 - Так, так… Соскучился, значит, по родным местам? – вздохнул он. – Не надо уезжать. Я вон всю жизнь на одном месте сижу… Здесь родился, здесь и помру. Теперь уж скоро. Ноги не держат…
Голубой табачный дымок поплыл над болотцем. Тавет молчал, не зная, что сказать. На душе у него было тяжело.
- Собаку-то свою признал? – продолжал Куля, - Постарела она. Глухая, стала, слепнет, вроде меня. Жаль, жаль… Хороший, говорят, был пес. Он ведь тебя однажды от верной смерти спас, когда ты себе на Горелом острове прострелил ногу. Было такое?
 - Было.
 - Да-а, вот так-то.
 Дед умолк, посасывая свою трубку. Тавет вручил ему портвейн, а печенье и сахар положил на крылечко под самую морду задремавшего пса.
-Привязался ко мне, - дед ткнул пальцем  в сторону собаки. – Заявился однажды – вот и живет. Я его не гоню. Мы с ним как раз пара – последние денечки на белый свет смотрим…
- Ланги!- снова наклонился к нему Тавет. – Пойдем  со мной!  Я ведь за тобой приехал. За тобой, слышишь?!
Старик встревожился.
 - Что это ты надумал? Пес совсем плох. Только измучаешь его в дороге. Да и меня последней радости лишишь. Я привык к нему, все не один в доме.
Ланги тем временем проснулся и захрустел печеньем. Но и ел он как-то вяло, без удовольствия, не выражая ни малейшей благодарности. Тавет  был уже для него Никем.
«Да, - подумал он, - животное, как и человек, не прощает измены».
-Видишь, - кашлянув, сказал дед. – Не признает он тебя. Оставь уж его здесь, не мучай…
На следующий день Тавет уезжал. На пристань проводить его пришел Логи со своим Джеком, а в последнюю минуту у дебаркадера появился вдруг старый Куля. За ним понуро плелся Ланги.
- Смотри, кто пришел! – сказал Логи.- Поднимайся скорей на трап!
 Теплоход дал гудок. Лайка дернулась и бросилась к реке.
 - Ланги!!! – изо всех сил закричал Тавет. – Прощай! Прости меня! Умнейший пес! Умник!
Пальцы его, впецпишиеся в поручни, побелели. Горло сдавил горький тугой комок.
Пес с размаху влетел в холодную воду. Белое пятнышко на его мохнатой груди в последний раз мелькнуло перед глазами Тавета.
Через несколько минут на поверхности реки можно было разглядеть лишь вспененные буруны от винтов теплохода.
С берега что-то кричали Логи и старик и Куля, но скоро и они скрылись из виду.
Когда за излучиной реки показался остров Горелый, Тавет ушел в каюту. Лег на койку лицом к стене и пролежал так, не двигаясь, до самого вечера.




Назад в раздел